не сексуальной?
Впрочем, как она выражалась: «Секс – это занятие не слишком увлекательное. Это скучно: я читала». Соответственно, и каких либо покушений на ее невинность не наблюдалось. Тем более что у всех, кто ее видел, создавалось впечатление, что психиатрия в СССР отнюдь не была карательной, а занималась чрезвычайно важным и нужным делом. Однако вежливость, а главное, деликатность заставляли говорить великой диссидентке обратное.
Тем удивительнее для ее холодного ума стало то, что сон, посетивший ее однажды ночью в одинокой девичьей постели, был настолько непристоен, отвратительно развратен и фантастичен, что и мы не сможем привести его здесь, дабы не выйти не только за пределы приличий, но и за рамки уголовного кодекса. Упомянем лишь, что почтенная Валерия Ивановна долго не могла забыть этот невероятный сон, произведший на нее столь сильное впечатление, и многие дни не в силах была спокойно смотреть на политика, которого мы, желая сохранить в этой ничтожной книге хоть какие-то рамки приличий, обозначим как Леди Х.
Мы же упомянули эту боевую женщину, почившую в бозе до происходивших событий, лишь для того, чтобы ее словами полнее охарактеризовать одного из ключевых героев сего произведения.
Человека этого, противоречивого и весьма разностороннего, женщина сия, напротив, прямолинейная и упрямая обозначила так: «…внушает панический ужас как будущий лидер обезумевших толп. Да ещё и с нацистским уклоном. Мне даже не надо было дожидаться, пока он пойдёт на Русский марш, воспитывать там малолетних нацистов…»
Чтобы не мучать загадками читателя, откроем, наконец, тайну: главным героем этой книги будет не нацист, а большой либерал и неутомимый борец с Путиным, стрелявший как-то во время дискуссии в лицо оппоненту. А именно, Александр Голяев и его друзья.
Сон Снежаны Карамбалевич
Снежана стояла на Лубянской площади с плакатом в слабеющих замерзших руках; ветер, хоть и не петербургский, по-петербургски дул со всех сторон, холодя ее не слишком-то молодое тело, и она начинала прикрываться от ветра плакатом, который все держала в руках непонятно зачем. Вокруг почему-то не было ни души, только ветер гулял по площади. И в голове.
Она уже сто раз подумала: зачем она тут торчит в одиночестве с этим дурацким плакатом, но в этот момент со зловещим скрипом распахнулась дверь ФСБ и из зловещего лубянского нутра, согнувшись, чтобы поместиться в низком для него проеме, на площадь шагнул реально Железный Феликс.
Распрямившись, он грозно взглянул на Снежану; лицо его было сумрачно и бесстрастно, ибо был он памятником, и писательницу-оппозиционерку еще сильней пробрало холодом от одного взгляда его стальных глаз, но настоящим льдом пробрало ее, когда разверзлись стальные уста, и над пустой площадью прозвучало, как отдаленный раскат грома:
– Проститутка! Не ты ль клялась мне в преданности и любви!
Карамбалевич стала тихо отступать задом в сторону Красной площади, все держа перед собой чертов плакат, и едва смогла