хотелось сейчас домой, к матери. Бедная мама, она с ума сойдет, когда Лина не вернется домой. Но поезд уносил ее все дальше и дальше от родной деревни. Поезд шел в Москву.
У Лины больше не было сил держаться за поручни. Руки слабели, тело обмякло, как у тряпичной куклы, и она уже была готова упасть, как вдруг дверь распахнулась и чьи-то сильные руки втянули ее в вагон.
– Я тебя в окно увидел, – сказал толстяк и надавал ей пощечин, чтобы она пришла в себя. – Совсем с ума сошла, а если бы разбилась насмерть?
Лина сидела, уставившись в грязный пол тамбура, и не могла отдышаться. От ветра волосы сбились в колтун, а по щекам текли слезы, и она дрожала от холода, потирая затекшие руки.
– Далеко собралась? – не отставал толстяк.
– В Москву, – еле слышно пробормотала она.
Толстяк хмыкнул, оглядев ее с головы до ног, и махнул рукой:
– Эх, сколько там таких, как ты, сгинуло.
Он закурил, пуская колечки, и уставился в окно, словно уже и забыл про Лину. В тамбур зашли другие пассажиры, которые курили пахучие папиросы, и у девушки от дыма защипало глаза. Она подняла свою сумку и вошла в вагон.
Наверное, нужно было идти по вагонам и громко кричать: «Кукуруза, горячая кукуруза!», но она не могла себя заставить, ей казалось это стыдным. И она просто подходила ко всем и тихо предлагала: «Кукурузу не хотите?» Люди отворачивались, качали головами, морщили носы, презрительно кривились, иногда доставали кошельки и покупали початок или два, так что, когда Лина прошла шесть вагонов, ее сумка стала заметно легче.
В одном из вагонов, усевшись на сумку, она съела один початок, почувствовав, как сильно она проголодалась, а потом запила его водой из-под крана в туалете. Ее подкараулил проводник, грозно нависший над ней, и ей пришлось отдать ему все заработанные деньги, чтобы разрешил ей пересидеть в тамбуре. Там было накурено, душно и грязно, стены были исписаны любовными признаниями и неумелыми рисунками, а Лина, слушая стук колес, различала в них: «В Моск-ву, в Моск-ву…» И ее сердце замирало от счастья.
Сутки прошли в беспамятстве, она сидела, согнувшись, на своей сумке и боялась даже выходить на остановках. Ей казалось, что стоит ей сойти с поезда, как он тронется, оставив ее на платформе.
А потом все зашумели, забегали, захлопали дверьми, стали собираться, и Лина услышала в разговорах: «Москва, Москва, подъезжаем!» Она причесала пятерней взлохмаченные волосы, отряхнула грязную юбку и, осмотрев себя, подумала, что, наверное, выглядит не очень. Но ей было все равно.
Открыв дверь, проводник первой выпустил Лину.
– Удачи тебе в Москве, – сказал он так, будто был уверен, что у нее ничего не получится, а может, она вообще пропадет бесследно в этом огромном городе.
– Вам тоже, – пожелала Лина, перекинув сумку через плечо.
На платформе стояли грузчики и назойливые таксисты, по громкой связи объявляли прибывающие поезда, а на огромном рекламном щите красовалась белокурая женщина, похожая на Мэрилин Монро, а ниже было написано о концерте певицы