тятенька больше всех. Ты не ела, не пила, дышала еле. А как отмолили тебя, лучше пошло. И питьё, потом кисель овсяный в тебя заталкивали. Ты ела и пила во сне, и что там другое. Ну, вот и проснулась. Небось, спужалась, что в бане? Или весело?
– Очень весело! – заявила Новосильцева сквозь слёзы.
Но теперь Гашка смотрела на неё с удовлетворением.
– Оживела, коль слезами пошла, – заявила она. – Ой, что я тут! – всполошилась. – Мамынька уши надерёт! Хватит лясы точить. Ты ешь, а я счас нужную лохань принесу – сама теперь ходить будешь, а то надоело за тобой подмывать. Нужду справишь, позовёшь, я рядом: вынесу, лохань помою.
– Спасибо, Гашенька…
– Бог спасёт! – важно повторила девчонка. – Ещё одеться принесу, чистое.
И, круто развернувшись, махнула подолом сарафана и затопала во двор.
Из тёплого горшка Новосильцева выложила на тарелку несколько ложек жидкой овсянки, съела немного. Но опять почувствовала слабость. Легла, натянула до шеи одеяло. Выпить настойки? Нет, лучше, в самом деле, подождать до вечера. Уставилась на чёрный потолок и усмехнулась: и всё же хорошо, что банька обернулась этим светом, а не тем. И почувствовала, как после слёз душа стала лёгкой и словно обрела новое дыхание.
В следующий раз Гашка принесла другую кашу – тыквенную с мёдом, кружку парного молока; в чайнике травяной настой. Поменяла простыню и наволочку, опорожнила и вымыла лохань, накрыла её крышкой и поставила в дальний угол. Потом уселась на полок напротив, подпёрла кулачком подбородок и молча стала наблюдать, как Новосильцева ест тёртую тыкву в меду. Скоро тишина стала Новосильцеву угнетать.
– А что, Агафья, – поинтересовалась она. – Как жизнь твоя? Случилось что?
Гашка фыркнула и спросила чуть свысока:
– Чё… эта у меня может случиться?
– С ухажёром, может, поссорилась.
– Скажешь тоже! – отмахнулась Гашка. – Дам я ему ссориться, шалишь! А што тебе мои ухажёры сдались?
– Молчишь, переживаешь о чём-то.
– Ты ешь-от да без болтовни, – снова голосом Гашки приказала Соломонида. – Неча языком трепать, коли за ложку взялась. Тут-от быстро тебе бес в рот вскочит. Ты, поди, и не ведаешь: бес-от прячется в каком-нито слове. Влезет, а ты и знать не узнаешь.
– Вот как? – удивилась Новосильцева, но больше вопросов не задавала.
Гашка собрала посуду.
– Помыть схожу. А что, Дуня, на солнышко не хош? Мамынька сказала, надо тебе выбираться и на деревья смотреть, на листья, травку, на цветочки.
Переступив порог, Новосильцева сделала несколько шагов, пошатнулась. Гашка подскочила к ней, обхватила за талию.
– Куда бежишь-от, Дунька! Али волк за спиной? Или заяц твой? Понемножку, постолечку, по крошке.
Подвела Новосильцеву к скамейке под липой и усадила.
– Вот тут и побудь. Я скоро.
Оглядевшись, Новосильцева едва не задохнулась от внезапного восторга:
– Боже