они достойны вышней власти. На их стороне бояре Воротынский, Куракин, Шереметев, казначей Головин…
Слуга, неслышно подошедший сзади, доложил, что все готово – Вельский сдался. Никита Романович кивнул и, перекрестившись, покинул собор. Спокойным тяжелым шагом он миновал Соборную площадь, слыша издали шум толпы, крики, одиночные выстрелы. В темноте дворцовых переходов появился словно из ниоткуда Андрей Щелкалов, начал с придыханием говорить, что на площади его чуть не убили, когда вышел он туда успокоить людей. Никита Романович не отвечал и не сбавлял шага, Щелкалов едва поспевал за ним, говорил, что прибыл князь Иван Федорович Мстиславский, чудом прорвавшись в осажденный Кремль. Захарьин поморщился, словно дьяк был надоедливой мухой.
Вскоре Никите Романовичу подвели Вельского. Жаль было глядеть на этого смутьяна, еще недавно преисполненного властью и вседозволенностью. Сейчас он весь съежился перед боярином, боялся поднять глаза. Никита Романович, возвышавшийся над ним на целую голову, глядел на него тяжело и пристально, ничего не говоря. Борис Годунов, появившийся тут же, сообщил, что обо всем с Богдашкой договорился, от дальнейшей борьбы он отказался и просит одного – не выдавать его на растерзание толпе. Борис в ожидании взглянул на боярина, ожидая, что тот не переменит данное ранее слово.
– Государю решать твою судьбу. Под стражу его и глаз с него не спускать! – молвил, наконец, Никита Романович и удалился прочь, и в палате сразу стало пусто, будто силой своей боярин заполнял все существующее вокруг себя пространство. Вельский же обернулся к стоявшему позади него Борису и, взглянув на него с болью, проговорил тихо:
– Что же ты? Отчего не поддержал меня? Разве не родня мы? Разве не вместе службу начинали? Вместе бы мы их всех изничтожили…
Борис глядел на него и видел перед собой их молодые годы, службу в опричнине, видел Малюту покойного, что обнимал их обоих за застольем и завещал держаться друг друга, но ничего Богдану не ответил на это, бросив лишь стражникам:
– Уведите…
Тем временем на площади перед толпой на танцующем жеребце стоял князь Иван Мстиславский, весь в сверкающей броне, в серебристом островерхом шлеме. Он говорил о том, что бояре Захарьины и государь живы, что изменники схвачены и понесут наказание, но люд не верил, толпа бурлила и волновалась, потрясая дубьем и вилами. И разом все смолкли, когда из открытых ворот медленно вышел Никита Романович Захарьин. Опустилось оружие, прекратились выкрики и проклятия. Иван Мстиславский, заметив перемены в толпе, обернулся с недоумением и, увидев боярина Захарьина, разом все понял. Подъехал ближе к нему, гремя броней и звеня перевязями, наклонился с седла, молвил тихо:
– Отправляй по домам защитников своих. Иначе сейчас дам приказ, их из пушек разметают тотчас. На тебе кровь будет, Никита…
Даже не взглянув на него, Никита Романович начал говорить с толпой, поблагодарил люд московский за заступничество и просил разойтись, дабы