вооруженными бунтовщиками Кремля, появившимися там, едва умершего Иоанна предали земле. Лилась кровь, каждый день гибли люди, к Кремлю тащили пушки – и это, и буря, все это казалось дурным знаком.
Так же думал и сам Феодор, и потому так страстно молился, силясь победить страх. Одного было не унять – уязвленного самолюбия. С его мнением советники не считались, хоть и совершали деяния свои именем государя. Ведь его именем сослан был в Нижний Новгород Богдашка Вельский. Позже, также без ведома и дозволения Феодора, удаление из столицы коснулось и Нагих, родичей малолетнего царевича Дмитрия. Главу их клана, Афанасия Федоровича, отправили в Новосиль; царица Мария со своими отцом, матерью и малолетним сыном Дмитрием должны были уехать в Углич, переданный младенцу согласно завещанию Иоанна. С выдворением опальных изрядно торопились – спешно подготавливалось венчание на царство Феодора, дабы соперникам отныне усложнить борьбу с законным правителем.
– Им не место при дворе, государь, – холодно говорил Феодору верный Борис Годунов. Тот самый Борис, что уже многие годы входил в свиту Феодора и покоривший когда-то юного царевича своим обаянием. Что же стало с тем самым Борисом, улыбчивым и веселым, увлекавшим его когда-то занимательными историями и разговорами о богословии? Откуда эта надменность и бесчувствие?
Судьба младшего брата волновала Феодора, хоть он никогда не был с ним близок. Но все же он брат, сын государя Иоанна, родная плоть и кровь. И Феодору было нестерпимо больно наблюдать из окон своих покоев, как груженные всяческим добром телеги покидали Кремль и как покорно шла к возку Мария Нагая, облаченная в траур, еще недавно супруга великого Иоанна, а теперь изгнанница, и как няньки несли на руках маленького Дмитрия, который еще ничего не понимал и не осознавал, но был уже весомым противником своего старшего брата. Их выгнали, словно псов со двора, и Феодор корил себя, что оказался бессилен противостоять этому. Да и уж лучше так, чем его, не дай Бог, извели бы. Этого Феодор бы себе не простил никогда.
Накануне венчания до Феодора отдаленно начали доноситься известия, что в приказах начались проверки и обыски, что многих служащих людей лишили их мест, некоторых даже за казнокрадство отправили в застенок. И Феодор понимал, что к управлению приказами «опекуны» его пустили своих людей. Борис же при встрече однажды объяснил, что государство в плачевном положении, нужны надежные и честные люди в управлении, и что все делается токмо ради благополучия державы. Феодор соглашался, но где-то в глубине души его грызли сомнения: почему все делается за его спиной, словно он – никто? Пустое место… На заседаниях думы он просто сидел на отцовом месте, молча озирая палату.
А что он мог содеять? Разве знал он, как защитить страну от вездесущих врагов? Как возродить могущество державы, подорванное долгой Ливонской войной? Вот пришли вести о том, что Татарская и Ногайская Орда едва ли не месяц разоряет селения вокруг Калуги, Смоленска, добравшись и до московских земель. В думе сидят опытные военачальники – Иван