у тебя общего с этим психопатом?
– Не женского ума дело, – буркнул Степка и вышел на крыльцо.
Оно было бетонное, с человеческий рост. Без перил. Вместо них белые широкие ступеньки поджимались массивными гранеными брусьями. Брусья были чуть выше ступенек, и, если не жалеть штаны, можно было бы и не пользоваться ступеньками, а съезжать по брусьям.
Васька по-прежнему глядел в сторону моря и что было сил орал:
– Степа-ан!
– Закрой рот!
Васька закрыл. Степан поманил его рукой:
– Иди во двор.
Васька аккуратно затворил калитку. Приблизился, как всегда, неслышно.
При заборе росли мелкие розы – белые и красные. Они плелись, точно виноград, и лозы у них были очень похожими на виноградные. Степан сел на лозу в таком месте, где не было видно из окон дома. И Ваське предложил сесть.
– Показывай.
– Хи-итренький, – пропел Васька. – А может, у тебя никакого кино и нет?
– Я ракетницу тоже не видел.
– Сколько ни говорить, а с разговору сытому не быть, – сказал Васька, сорвал розочку и принялся вертеть ее, как пропеллер.
«Упрямый осел», – подумал Степка. Но в подвал пришлось идти.
Васька открыл коробку, долго нюхал пленку и даже пытался рассмотреть кадрики, однако ночь вырастала из-за горы и темнота наступала быстро. И Васька разочарованно вздохнул. Степан решил, что он сейчас отмочит какую-нибудь глупость, попытается набить цену своему товару. Но Васька, не говоря ни слова, вынул из кармана ракетницу и положил Степану на ладонь.
– Ну как? – спросил он. Ракетница была хороша.
– Не стреляет, – сказал Степан.
– Твое кино тоже не движется.
– По рукам!
– По рукам!
Сделка состоялась.
Люди гибли каждый день. Но это были незнакомые люди. Их гибель, конечно, пугала. И все же не воспринималась как личное горе, как трагедия. Степка чувствовал: все может быть страшнее. И прежде чем решиться на то, что он задумал, нужно проверить себя.
Свои физические возможности Степка представлял. На турнике он выжимался двадцать раз, на брусьях – шестнадцать. Стометровка – тринадцать секунд ровно, как у черепахи. Плавал, нырял. Результаты не засекал. Однако час на воде мог продержаться бы запросто. Это, конечно, козырь, если придется участвовать в десанте.
Одному оказаться в городе под бомбежкой – вот что еще необходимо. О том, чтобы дома не спрятаться в щель, и говорить нечего. Рука у Любаши была тяжелая. И потом она не разбиралась в средствах. И могла ударить его ногой, и кружкой, и палкой… Значит, нужно было под благовидным предлогом улизнуть в город, дождаться тревоги и где-нибудь спрятаться совершенно одному.
Все устроилось само собой. Пока он думал, как ему отпроситься в город, из военкомата сообщили, что в столовой Военторга для детей офицеров выдаются ежедневно обеды. Мать велела ходить за ними Любаше. Но Степка не беспокоился: с такой лентяйкой, как Любаша, всегда можно договориться.
Так и вышло. Дня через два Степка сказал Любаше:
– Что ты – лошадь? Ходишь и ходишь… Путь не близкий. Давай лучше я сбегаю.
У