избу, побеседуем.
…Они сидели вдвоём при свете лампады на столе до позднего вечера. Князь раскрывал перед берладником свои широкие замыслы, не таился, рисовал на бересте крепости, реки, очертил берег Чермного моря.
– Будем торг вести, связи с дальними странами наладим, станет Русь Червонная равна самой империи ромеев. Не посмеет тогда базилевс меня вассалом своим звать, – убеждал Нечая Ярослав. – А чтоб все задумки эти в жизнь претворить, надобны мне слуги верные. Вот и предлагаю тебе, Нечай… посадником моим стать в Малом Галиче. Знаю мудрость твою, помню, как рубился ты за Червонную Русь с Изяславом Киевским, с уграми и ляхами. И знаю также, что вольница берладницкая тебя слушает.
– Дай подумать, князь. Не торопи с ответом. Тебя я понял, – ответил старый сотник. На перерезанном шрамами лице его проскользнула слабая улыбка.
Князь ушёл, а Нечаю так и не удалось заснуть до рассвета. А тут ещё жена…
Встала перед ним, упёрла руки в бока, принялась отчитывать:
– Сдурел ты, что ли, на старости-то лет?! Со князем, с ворогом нашим первым, дружбу водишь! Вольницу нашу с им вместях[80] сничтожить умыслил?! Сыны наши, все трое, головы свои за неё положили, а ты… Отметчик[81] ты!
Она рухнула на лавку, завыла, забилась в рыданиях.
– Ладушка, ты чего?! – Нечай попытался обнять её, но получил в ответ затрещину и обиженно отодвинулся посторонь.
– Вот послушай, что скажу. – Едва не силой он заставил её сесть рядом с собой на лавку и заговорил, стараясь убедить в своей правоте. – Вот живёшь ты тут, в Берладе, ходишь по улицам, слушаешь разговоры разные. Так ужель не смекаешь, не ведаешь, что окрест творится?! Была вольница, да конец ей настал. Живём мы тут, теснимся меж уграми, половцами да ромеями. С теми ворогами в сечах и полегли сыны наши. Любой из ворогов сих, коли силу наберёт, сметёт нашу вольницу, яко ветер лист осиновый. А князь Ярослав нам защиту предлагает. Русские мы с тобой люди – так за кого, как не за Русь, нам держаться! Ты уразумей: меняется окрест нас жизнь. И былого не воротить. Вот иные не понимали того. Такие, как князь Иван, царствие ему небесное. А я вот понял худым умишком своим: супротив своих воевать – последнее дело. Хоть и стар уже, но силы в себе покуда чую. И на княжье предложенье порешил согласиться.
Жена понемногу присмирела, доверчиво прижалась головой к его груди, сопела, всхлипывала, Нечай гладил её по густым седым волосам, шептал:
– Ты успокойся, душа моя. Всё лепо будет.
…В ту же осень в небольшом городке Малом Галиче, расположенном возле впадения Сирета в Дунай, в месте, где проезжие купцы складировали свои товары, развернулось крепостное строительство. Обнесли городок новой дубовой стеной с башнями, стрельницами, воротами из кованой меди. Отныне безопасно будет купцам останавливаться здесь и сохранять добро. В городе сем стал посадничать бывший берладницкий сотник Нечай, ныне – правая рука князя Ярослава Осмомысла. И кончилась на этом берладницкая вольница. Недовольные Нечаем уходили на восток, в степи, к половцам и дальше, на Дон, на берегах которого