снял напряжение, в нем звучало даже некоторое радушие. Друга тоже засмеялся, хотя в глазах у него стояли слезы.
Снова в дверь постучали точно так же, как стучал Альберт. Вошел Ганс Винтер. Вид у него был усталый. И он сразу сказал:
Извини, шеф. Никак не мог. Этот… мой отец… опять. Понимаешь?..
Ладно. – Альберт махнул рукой. – Видишь, вон сидит Друга. Вы ведь по школе знакомы. Мы, может быть, примем его. Поживем – увидим.
Повернувшись, Ганс приветствовал Другу и сказал, намекая на его сочинение:
– Во что-нибудь надо ведь верить. Не в бога, так хоть в черта!
На что это Ганс намекал, говоря о черте? И почему в его смехе было столько иронии? Друга не мог догадаться. Он и вообще толком не понимал, что тут происходит. Во всяком случае, что-то запретное. И ребята и Родика казались ему совсем другими, чем в школе и на улице. Во всех чувствовалась решимость, и вели они себя совсем как взрослые. Говорили по-деловому, не болтали попусту.
Некоторое время Ганс перешептывался с Альбертом. Должно быть, сообщал ему что-то важное. Друга понял это по выражению их лиц.
– Слушайте все! – обратился Альберт к собравшимся. – Лолиес поехал на мельницу на санях. Должно быть, за отрубями. Ну как, дадим ему прикурить? – Посмотрев на Другу, он внезапно умолк. Затем медленно подошел к нему и сказал: – Так вот, запомни: я не люблю доносчиков. Еще не известно, примем мы тебя или нет, но если ты проболтаешься – костей не соберешь, это уж точно известно. – И уже тише он добавил с таким же ледяным выражением лица: – А было бы жаль, ты мне нравишься!
Страх сдавил горло Други. Он судорожно глотнул. Ребята молчали, и только потрескивание дров в печурке напоминало о реальности происходящего. Друга не смел даже повернуть головы, но он и так знал, что все смотрят на него.
– Я ничего не скажу. Обещаю! – услышал он свой голос.
– Зря-то не старайся, – сказал Альберт, отвернувшись. Уже стоя в дверях, он пояснил: – Пустые слова! Наобещать можно что угодно.
Друга покраснел. Ему казалось, что он совсем один, что все его покинули, и он проклинал свой приход сюда. И все же ему было любопытно – что же будет дальше? Должно быть, ребята задумали что-то плохое. Но Друга не осуждал их за это. Разговор ведь шел о Лолиесе. Сколько мать Други из-за этого кулака слез пролила, когда он ее обманул при расчете за летние полевые работы! Договаривались они и о зерне, и о мясе, и о картошке. Но Лолиес взял да заплатил за все деньгами. А бумажками разве наешься? В магазине-то ничего нельзя было купить. А сам Лолиес продал обещанное на черном рынке. Ночью к нему приехали на грузовике и всё увезли.
– Ну как? – потребовал Альберт ответа.
Друга вздрогнул.
– Дело ясное! – сказал Длинный – тот, у которого Альберт просил табаку. – Мне этот Лолиес давно уже поперек горла стал.
– А вы? – спросил Альберт.
– Чего мы? Ясно, что пойдем. И спрашивать нечего, – ответил, потирая свой шишковатый лоб, малыш, у которого вся одежда пропахла кислятиной.
– А теперь живо, не то Длинный