где он и умер несколько месяцев спустя. У Нат были его глаза глубокого синего цвета. Елене позволили родить, в те времена ещё не ввели Лотерею в третьем секторе. Но медицинскую помощь не оказали ни при родах, ни после. Она мучительно долго и тяжело, истекая кровью и потом, давала жизнь Нат, потом страшно долго и мучительно умирала от сепсиса. Двое суток – это совсем мало, но для умирающего без волшебной фармы – мучительно, и оттого страшно долго.
– Цени жизнь, девочка, твои родители заплатили огромную цену за это. И знай, что ты дитя любви. А любовь – это самое важное, что может быть в мире, построенном на страхе и геноциде. Найди свою любовь, и помни – ты крепкий орешек, Нат. И, прошу тебя, продолжай писать стихи, найди своё вдохновение, оно может стать для тебя единственным убежищем в минуты скорби, страха и душевной боли.
Умирающая Леке не сдерживала слёз, и они солёными реками текли по глубоким морщинам, промочили белые волосы и подушку. Нат тоже плакала и гладила её руку, прижимала сухую, слабую ладонь к своей мокрой щеке и губам. Потом бабушка сказала, что ей холодно, и она хочет спать. Нат легла рядом, обняла иссохшее старческое тело, согревая своим теплом, слушая затихающее дыхание. К вечеру Леке выдохнула в последний раз и больше не вдохнула, но Нат ещё долго лежала, обнимая остывающее тело и плача. Не столько от скорби по бабушке, та прожила достойную жизнь и встретила достойную смерть. Она плакала от пронзительного чувства одиночества, ушёл единственный близкий человек, который растил, учил и любил её. И которого любила она. Нат впервые почувствовала тогда, насколько острым и болезненным может быть одиночество. Ведь бабушка была всегда, а сейчас её нет, и Нат осталась совсем одна во всём мире.
Оплакав и бабушку, и родителей, и себя, она накрыла покойную простыней и отправила уведомление о смерти в Комитет по утилизации, они утром должны забрать тело. Потом оделась и вышла в ночь. Бесцельно шла, куда глаза глядят, лишь бы идти, двигаться, чувствовать себя живой. И думала об утилизации. Леке рассказывала, что в прежнем мире были кладбища, люди могли навещать могилы своих близких. В нынешнем обществе это тоже упразднили – как убыточное и непродуктивное явление.
Министерство Ресурсов сочло кладбища расточительством земельных и органических ресурсов. Земельными были территории для погостов, а органическими – сами покойники. Утилизатор расщеплял любую органику на макроэлементы – белки, жиры и прочие составляющие. Всё это потом использовалось в производстве удобрений, пищевых добавок для скота, фармацевтике и многих других нуждах биотехнологического комплекса. Ходили слухи, что протеиновые брикеты четвёртого класса могут содержать белок из утилизированных. Ещё поговаривали, что в чернилах для принтера еды не только мицелий, водоросли и личинки, как указано в составе. Впрочем, людям, выжившим в страшные послевоенные годы, идея каннибализма не казалась чем-то запредельным и неприемлемым. К этому относились с молчаливым, суровым пониманием, что иногда