она, неспокойно мне». «Читала Псалтирь. Какие слова мудрые, утешают».
Были и размышления о жизни, о смерти, о смысле. Простые, без философских изысков, но глубокие в своей простоте. «Человек рождается для труда и терпения. А радость – она в малом: в солнышке, в добром слове, в хлебе на столе». «Господь не дает испытаний сверх силы. Надо верить и надеяться». «Страшно не умереть, страшно жить без любви и без Бога в душе».
Вера читала и чувствовала, как ее собственная жизнь – успешная, наполненная событиями, проектами, поездками – вдруг показалась ей пустой и поверхностной по сравнению с этой тихой, неприметной жизнью простой женщины, которая умела находить опору и смысл там, где Вера видела только серость и скуку. В ее мире не было места ни терпению, ни надежде на что-то высшее. Только расчет, контроль и вечная гонка за успехом, который не приносил радости.
Она просидела над дневником до поздней ночи. За окном метель утихла, выглянула луна, осветив заснеженный сад за домом. В комнате было холодно, но Вера не замечала. Она чувствовала, как что-то сдвинулось в ней. Не то чтобы она вдруг поверила в Бога бабушки Нины. Нет. Но она увидела другую систему координат, другую шкалу ценностей. И эта система показалась ей более устойчивой, более человечной, чем та, по которой она жила до сих пор.
Она закрыла дневник, бережно положила его обратно в ящик. В доме было тихо-тихо. Только старые часы на стене мерно тикали, отсчитывая время. Вера подошла к окну. Снег лежал на ветках яблонь, искрился в лунном свете. Красиво. Она давно не замечала такой простой красоты. Она глубоко вздохнула. Воздух был чистым и морозным. И впервые за долгое время ей не хотелось никуда бежать.
Глава 4
Возвращение в Москву было похоже на погружение в холодную воду после теплой ванны. Шум, скорость, толпы людей, неоновые огни – все это обрушилось на Веру, едва она вышла из вагона на Павелецком вокзале. Привычный мир, который она оставила всего несколько дней назад, теперь казался оглушающим, агрессивным и чужим.
Ее квартира встретила ее идеальным порядком и тишиной. Но эта тишина была другой, не той, что в бабушкином доме. Здесь она была пустой, стерильной, звенящей одиночеством. Вера прошлась по комнатам, провела рукой по гладкой поверхности дизайнерского стола, посмотрела на свое отражение в зеркале – бледная, уставшая, с темными кругами под глазами. Фасад держался, но изнутри все было в руинах.
На работе ее ждали с нетерпением. Проект лофт-квартала требовал ее внимания. Коллеги выражали сочувствие – коротко, сдержанно, как принято. «Держись». «Соболезную». И тут же переключались на рабочие вопросы. Вера пыталась включиться, заставить себя думать о планах, согласованиях, материалах. Но все это казалось таким мелким, таким неважным по сравнению с той тишиной и теми вопросами, которые она привезла с собой из Малиновки. Разговоры о бюджетах, сроках, эстетике минимализма вызывали только глухое раздражение.