в грудь и плакал. Остальные молча и с уважением смотрели на него. Был еще “пан меценат”, адвокат из Вильно. Партизаны называли его “panie mecenasie”; никто не обращался к нему на “ты”. Это был пожилой, упитанный человек с лицом печального Пьеро, который никак не мог привыкнуть к жизни в лесу. Его фамилия была Стахевич. Однажды, когда он жаловался на холод и голод, Янек услышал, как Яблонский сказал ему:
– Хватит ныть. Вас никто здесь не держит.
Пан меценат печально покачал головой:
– Вы не знаете, Яблонский, что значит любить женщину, которая моложе вас на тридцать лет…
Позже Янек узнал, что пан меценат был женат на очень молодой женщине, брат которой будто бы присоединился к партизанам и был убит. “Никто здесь об этом не помнит, но нельзя же знать всех, кто живет в лесу…” Пан меценат ушел в подполье, чтобы отомстить за юношу. Когда Янек смотрел на дрожащего беднягу в разорванной шубе, ему часто хотелось сказать: “Перестаньте же, будьте мужчиной”.
В отряде был еще Махорка, православный крестьянин-грек из Барановичей. Он сравнивал лес с катакомбами, а партизан – с ранними христианами. Он ждал Воскресения. “Час близок!” – повторял он. И жил его ожиданием. Всякий раз, когда в округе рожала какая‐нибудь крестьянка, он бродил вокруг хутора и бормотал молитвы. Потом возвращался, весь сгорбленный, печально покачивал головой и говорил:
– Знака не было.
Никто не знал, какого именно “знака” он ждал; наверное, он и сам этого не знал. Но никогда не отчаивался. Он очень ловко воровал немногих цыплят, которых все еще держали в курятниках окрестные селяне… Однажды он спросил у Янека:
– Ты веруешь в Бога?
– Нет.
– У тебя что, не было матери? – сказал Махорка.
Наконец, было трое братьев Зборовских – молчаливых, решительных, подозрительных. Они никогда не расставались, ели, спали и сражались вместе. Прежде всего они поддерживали связь отряда с внешним миром. Их родители владели хутором в соседней деревне Пяски. Иногда по ночам трое братьев исчезали и уходили к родителям. А возвращались еще более молчаливыми, решительными и подозрительными.
8
Яблонский часто посылал Янека в Вильно договариваться о свидании со своей любовницей. Янек ходил охотно. Когда бы он ни пришел, панна Ядвига давала ему поесть и играла на рояле. На столе стыл чай, а Янек сидел неподвижно, накрыв рукой ломоть хлеба, к которому даже не притрагивался. Женщина никогда ничего не говорила ему. Она играла. Иногда, обернувшись, замечала, что Янек уже ушел. Порой, наоборот, он еще долго сидел после того, как она заканчивала, застывший, с затуманенным взором… Яблонский все чаще и чаще приходил к своей любовнице. Его здоровье ухудшалось. Впалые щеки пылали болезненным румянцем, и по ночам в землянке его кашель мешал спать остальным. Яблонский знал, что обречен, и спокойно рассуждал о выборе преемника.
– Черв, – говорил он, – ты займешь мое место.
Черв нервно мигал глазом:
– Посмотрим.
Однажды