Аби?
О чем она думала?
Какого цвета были ее глаза? На свежих записях она в красной линзе. А какие были раньше – он не мог вспомнить.
Ей было страшно? На записи не разобрать.
– Марш? – тихо позвал он.
И в эту секунду Рихард был уверен, что женщина в голубом растворе оживет.
Марш не двигалась. Только саламандра – красноглазая и золотая – кольцом обвила пустую глазницу.
Глава 1. Теперь слышишь, как поём?
Так могла начаться только хорошая история. С паучка, который карабкается по бетонной стене, тянет за собой тонкий провод-паутинку. С крошечных стяжек. Искр, красных в синей темноте, – они вспыхивали, когда паучок поворачивал.
Марш следила за гаснущими искрами, и ей казалось, что они продолжают гореть.
Она видела весь узор – сама его составила. Собрала и запрограммировала паучка, своего маленького смертника, даже нарисовала ему на спинке букву «М». Это значило «Марш», но ей нравилось думать, что это еще значит «мама».
У Марш бывали приступы сентиментальности, и они всегда заканчивались именно так.
Искорка вспыхнула у черной оконной рамы. Сейчас паучок должен был повернуть влево.
Все было подернуто серо-голубой дымкой – барахлила дешевая снимающая повязка, заменяющая ей глаз. Давно нужно было починить, но даже этот голубой блюр не мог испортить предвкушения.
Это был старый дом, и он ужасно нравился Марш. Такой нелепый – восемь этажей, покосившаяся треугольная крыша, квадратные окна. Словно его нарисовал ребенок – желтыми мелками прямо на черноте пустыря. А вокруг – электробашни в черных коконах кабелей, гудящие и потрескивающие навязчивым фоном. Вокруг – обглоданные временем и людским равнодушием остовы зданий, сплошь обломки, обрывки и гнутая арматура. И среди этой разрухи – чудо.
Сейчас такого не строят. Удивительно, как этот домик вообще остался стоять – забытый, покосившийся, но при свете дружелюбно блестящий битыми окнами. Стоял-стоял дом, а потом понравился Марш. И еще два до него понравились, тоже брошенные и неказистые.
Вообще-то Марш не обязательно здесь стоять. Не нужно было слушать, как ветер свистит на пустыре у нее за спиной. Как он проходит сквозь решетки ржавой арматуры, как забивается в трещины в бетонных плитах. Не нужно слушать, как вой превращается в визг, когда ветер влетает в разбитые окна, но вязнет в гуле электробашен.
Не нужно вдыхать этот запах, пробивающийся сквозь надетую под маску балаклаву, – остывшего бетона, ржавчины, сухой земли и маслянистого горючего.
Не нужно – но Марш очень хотелось здесь стоять.
Она обернулась. Освальд стоял, натянув шапку на рыжие кудри. Марш поморщилась, и промерзший пластик маски коснулся кожи там, где лицо не было закрыто черной тканью. Если она пришла, чтобы получить удовольствие от проделанной работы и предстоящей акции, то Освальд исполнял ритуал. Наказывал себя – и она никак не могла понять, за что.
Вспыхнула еще одна искра, почти под самой крышей.
– Надо