пользоваться какими-то благами нашего физического мира, вычленили бы из этого мира другие особенности и стороны, а именно, те, которые доступны их ощущениям. А если учесть, что их горизонт обозрения стал бы шире, то они бы и ко времени относились бы иначе, имея возможность обозревать прошлое, настоящее и будущее одновременно. Ведь так? Более того, в силу своей необходимости, многие стороны мира, скрытые от нас, были бы им доступны, так как они находились бы в иных физических условиях, в которых что-то было бы ими воспринимаемо, а что-то – нет. Именно это воспринимаемое и действовало бы на их условия существования и цели их познания. Даже в нашей среде у подводных обитателей и земных существ разные миры и разные восприятия этих миров. Не так ли? Поэтому если какое-то представление и является существенным для нас и нашей науки и играет важную роль в нашем сознании и эксперименте, то мы его проецируем на наш мир и образуем из него категорию, которая, при других обстоятельствах, не может иметь никакого отношения ни к бытию, ни к существованию. Ведь попадая в какой-либо мир, мы вначале обретаем существование, и только после этого начинаем задумываться о нашем бытие, как бытие «в целом» в этом огромном мире, сами ставая частичкой этого мира. Ведь так? Лишь после того, как мы становимся сами собой, мы начинаем задумываться об осмыслении этого мира и об его завоевании. Не так ли? Ведь когда мы мертвы, мы находимся за границами этого мира. Мы находимся в небытии. Но где это небытие? А летаргический сон – это бытие или небытие?
Мой вопрос остался без ответа. Мы погрузились в молчание, которое можно было назвать ещё задумчивостью. Хотя само слово «задумчивость» означает как раз противоположное значение думам, а именно, проникновение в нечто неосознанное, но пограничное со сферой интуиции.
Молчание нарушил Конь Ма по кличке Звезда-птица. Он сказал:
– Но ведь философия как раз тем и отличается от других наук тем, что даёт возможность познать мир, как он существует «сам по себе», безотносительно к способам познания. А в этом поползновение как раз и кроется секрет проникновения в тайны мира, которые поверхностным взглядом невозможно постичь.
– Именно в этом подходе и кроется ошибка, – тут же отреагировал я, – потому что невозможно иметь знание о мире «самом по себе», потому что, являясь частью чего-то, невозможно превратиться во всё. Ведь чтобы получить это знание, необходимо выйти за пределы субъективно-объективного отношения и проникнуть в сущность вещей непосредственно. Люди, одержимые идеалистическими принципами, рассуждают о непосредственной рациональной интуиции, об откровении или мистическом озарении, что не принимается учёным миром, так как люди науки читают такой подход антинаучным. Я не хочу сказать, что в настоящих условиях антология как наука невозможна, но что касается философских проблем пространства и времени, то к ним относят, главным образом, логико-гносеологические вопросы современного физического знания, хотя не всё в этой жизни вписывается