Настя! Удивительная наша старушка! Давным-давно покоишься ты на старом, густо заросшем сиренью пойменовском кладбище, а в душе всё живешь, заключённая в золочёную раму истаявшего августовского дня. Не будь тебя, доброты твоей, и нас не было бы на свете, возможно. Впрочем, почему – возможно? Точно бы не было! Не явись этот светлый ангел в нужный срок, злой ветер чёрной беды унёс бы куда-нибудь далеко-далеко нашего отца. Но обо всём по порядку.
Баба Настя приходилась нам двоюродной бабушкой, а отцу нашему, соответственно, – тёткой. Это если формально следовать фамильным связям. На самом деле стала она отцу нашему матерью, строгой и доброй, такой, как могла стать – без хитрости, без книжной мудрости, без какой-либо задней думки, что где-то ей это когда-нибудь да зачтётся… Совершила в тяжёлую годину свой маленький подвиг – материнства. Хотя бывают ли подвиги маленькие? И так ли легко его ей было совершить?
От папиного отца, Артёмова Андрея Андреевича, осталась у нас только довоенная поломанная по концам, но удивительно чёткая фотография. Два красноармейца в будёновках как бы закуривают на фоне тяжёлого занавеса. На лице того, что справа, явственно проступают знакомые черты. Черты отца нашего, те, что мы ловим, бросая мимолётный взгляд в зеркало на себя. Красноармеец так серьезен, позируя фотографу, так юн. Совсем мальчик. Наш дед, так никогда и не ставший дедом.
Он пропал без вести в 1943 году под Смоленском. Уже позднее, когда начали возвращаться с боёв второй мировой израненные солдатики, когда вдовы стали стучаться к ним в окна чёрными кулаками: «Не видел ли мово где?..» – один из них сказал, что видел. И что видел рассказал. Ничего не скрыл от надломленной горем женщины. Выпустил страшную ледяную правду и в детский мир.
Рядовой Артёмов попал в концентрационный лагерь. Задумал с товарищем бежать. Но товарищ этот в последний момент испугался. А дед наш, уже пробравшийся за ограждение и верный слову, ждал, пока не схватил его немецкий патруль. «Били, издевалися», – так ясно звучит в памяти голос рассказывающего нам о давней трагедии отца. И сам он перед глазами – пятидесятилетний, зябко сжавшийся, какой-то маленький, беззащитный – сирота! «Били, издевалися…»
Мальчика в будёновке замучили в фашистском концентрационном лагере. Так невыносимо думать, что был он один на один со всем этим библейским ужасом. А на нестареющей фотографии он полон надежд и жизни, юн и старательно серьёзен, хотя любил веселый розыгрыш и шутку и, жизнь, конечно, тоже любил…
Мудрый, но не очень счастливый народ наш заметил: горе в одиночку не ходит. Вскоре снесли на погост и молодую вдову Катерину. Тяжелая склизкая глина, которой так много в наших местах под пластами чернозёма, засыпала натруженные руки и добрые глаза, ласку и тепло – мамку нашего папы засыпала! Остался он с младшей сестрёнкой Раей. Некоторое время дети хозяйничали самостоятельно. А хозяйствование –