провёл рукой от ключицы до бёдер, чувствуя, как её тело дрожит. Идеально. Как фарфоровая статуэтка… которую сейчас разобьют.
– Пожалуйста! – взвизгнула она, когда платье треснуло, обнажая сиреневый бюстгальтер. – Я скажу, что сама порвала его в туалете! Честно! – слёзы лились по щекам, но её ложь звучала жалко. Поздно, милая. Ты уже не в том положении, чтобы торговаться.
Святослав вдруг застонал, сжимая чётки под курткой. Его лицо покрылось потом, а в глазах боролись ярость и мольба. Держись, Свят. Ещё чуть-чуть.
– Милейшая, – прошептал я, прижимаясь губами к её уху, – здесь нет туалета. Только лес. И мы. – И твои крики, которые скоро станут музыкой.
Она замерла, поняв, что договориться не получится. В её глазах вспыхнула ярость – настоящая, не та, что она изображала в ресторанах. Вот теперь ты настоящая. Живая. Моя.
Святослав вдруг зарычал, рванув последнюю ткань. Да. Пусть знает, что такое ад.
Прости Алекса, но у меня есть план, и я буду его придерживаться.
– Закрой ей рот, – бросил я. Святослав прижал ладонь к её губам, заглушая крик. Как в детдоме затыкали рот подушкой.
Платье треснуло, обнажив тело, которое я раньше ласкал бы с разрешения, как только она позволила бы это. Теперь это не имело значения. Она больше не хозяйка своей кожи.
Внутри всё замерло. Страх сменился холодным расчётом. Хочу. Значит, возьму.
Слёзы Алексы смазали макияж, превратив лицо в маску трагедии. Как в театре, только без аплодисментов.
– Милейшая, – прошептал я, срывая остатки ткани, – ты сама выбрала этот спектакль.
Святослав вдруг замер, его пальцы судорожно сжали чётки. Молится или проклинает? Но таблетка уже сделала своё дело – он отпустил руки Алексы, будто они обожгли его.
И тогда я вошёл в неё. Не грубо. Холодно. Как нож в масло.
Лес за окном зашумел громче. Даже сосны отворачиваются.
***
Туман облепил машину, как саван. Казалось, даже время застыло в этой белой пелене.
– Серафим… – голос Святослава дрожал, будто его рвало словами. Я молчал. Внутри всё онемело – не от страха, а от пустоты.
– Серафим… – повторил он, коснувшись её лица.
– Заткнись, дай подумать! – рявкнул я, но мысли скользили, как рыба в руках.
– Она не дышит, – выдохнул он, отдернув руку, будто обжёгся. – Пульса нет. Блять, мы её убили!
Я ударил его по щеке – не сильно, но чтобы прервать истерику. Слабак. Раньше надо было думать.
– У неё пульса нет! – в его голосе звучала мольба, будто я мог вернуть её обратно.
Да. План был – использовать и отпустить. Но теперь… Я смотрел на её лицо – белое, как снег за окном, с размазанной тушью. Кукла с разбитым механизмом.
– Сука… Всё пошло к херам! – прошипел я, сжимая кулаки. Внутри клокотала ярость. Не на неё. На себя. На эту долбанную таблетку. На его слабость.
Святослав вдруг начал креститься, шепча что-то на церковнославянском.
– Прекрати! – рявкнул я, но он уже не слышал. Его взгляд был прикован к её руке – той самой, что