на полу перед собой, пытаясь сложить их в единую осмысленную картину, найти некую логическую последовательность. Вот тропинка, начинающаяся у самой кромки леса. Вот она проходит мимо жуткого старого колодца. Вот то самое могучее дерево с вырезанным на нем символом. А вот и он – замаскированный вход, тяжелый люк, ведущий глубоко вниз, в это странное подземное сооружение, изображенное на другом рисунке. Линии, похожие на разветвленные вены, расходящиеся от него под землей, – это, должно быть, те самые вентиляционные шахты? Или даже секретные туннели, ведущие… куда?
Лили сидела на полу своей комнаты посреди разложенных рисунков, её собственных мрачных творений, и чувствовала оглушающую смесь ужаса и странного, почти мистического, пугающего прозрения. Как она могла так точно все это нарисовать, совершенно не зная о существовании этих объектов в реальности? Откуда в её голове взялись все эти конкретные образы? Было ли это просто чередой невероятных совпадений, больной игрой её встревоженного воображения, или что-то… или кто-то… невидимый направлял её руку все это время? Мысль о странном голосе из стены, о низком, вибрирующем гуле из старого колодца сама собой всплыла в памяти.
Её рисунки больше не казались ей просто отражением её собственных страхов и предчувствий. Они необъяснимым образом стали частью самой жуткой тайны, частью того темного, безумного проекта, который упорно разворачивался прямо у них под носом, за пределами их внешне идеального дома, в обманчивой тишине и глубине молчаливого леса. Они оказались одновременно и грозным предупреждением для неё самой, и своего рода подробным путеводителем по логову зверя. И теперь, держа в руках эти невольные, нарисованные её же рукой карты, Лили остро чувствовала, что её незримая связь с отцом, с его прогрессирующим безумием, гораздо глубже, темнее и страшнее, чем она могла себе даже вообразить. Она была не просто случайной свидетельницей. Она необъяснимым образом была частью всего этого. И её искусство, её единственное прежнее убежище от реальности, оказалось тайной дверью, ведущей прямо в самый центр этого кошмарного лабиринта.
Часть 9
Прошло еще несколько бесконечных дней, плотно отмеченных гнетущей, тяжелой тишиной и невысказанным, но почти физически ощутимым напряжением. Майкл стал еще более замкнутым, отстраненным, почти призрачным в своем собственном доме. Он уходил рано утром, почти до рассвета, возвращался поздно вечером, иногда далеко за полночь, часто пропадая на несколько часов в своем теперь наглухо запертом гараже или молча уходя «прогуляться» в сторону леса, откуда возвращался еще более молчаливым и грязным. Разговоры между членами семьи свелись к абсолютному минимуму – лишь редкие односложные ответы, брошенные через плечо, отсутствующий, невидящий взгляд. Эмили и Лили общались между собой почти шепотом, тихими, испуганными, осторожными фразами, инстинктивно боясь неосторожным словом или звуком нарушить то хрупкое, обманчивое подобие нормальности, которое