пор как я стал заниматься медицинской практикой, я никогда еще не видел ничего похожего на такую смерть; я даже не считал возможным, чтоб сознание в точности исполненного долга, соединенное с непоколебимой твердостью воли, могли до такой степени господствовать над той роковой минутой, когда душа освобождается от своей земной оболочки, чтоб отойти к вечному покою; повторяю, я считал бы это невозможным, если б не имел несчастья дожить до того, чтоб все это увидеть».
Самодержец умирал в самой простой обстановке во дворце, являвшемся одной из самых великолепных европейских монархических резиденций. Вокруг же него никакого архитектурно-интерьерного великолепия не существовало. Он находился в небольшой, в два окна, комнате на первом этаже Зимнего дворца, с видом на Неву, единственным украшением которой являлся мраморный камин.
Простая металлическая кровать, застеленная матрасом с соломой; вместо одеяла – солдатская шинель. Стол, несколько стульев, а на окнах не было даже занавесок. В этой непритязательной обстановке не существовало ничего нарочитого; шла война, армия терпела тяжелые лишения, и любые проявления роскоши и удобства для Солдата-Императора были недопустимы.
Фрейлина А. Ф. Тютчева, увидевшая все это вскоре после кончины Императора, написала: «Казалось, что смерть настигла его среди лишений военного лагеря, а не в роскоши пышного дворца. Все, что его окружало, дышало самой строгой простотой, начиная от обстановки и кончая дырявыми туфлями у подножия кровати».
Выразительно эту спартанскую обстановку отобразил в своих записках один из самых известных сановников того периода граф Д. Н. Блудов (1785–1864)[19]: «Простота его привычек доходила до суровости. Он имел скромный кабинет, маленькую спальню с узкой кроватью, на которой обыкновенно укрывался своею военной шинелью. Лица, имевшие честь поклониться его священным останкам вскоре после кончины, видели Императора лежавшим на этом спартанском ложе. На неостывшем еще теле была наброшена его шинель – его обычный наряд и единственная роскошь»…
Первые признаки простуды – гриппа – проявились у Николая Павловича в конце января 1855 года. Но он, никогда не придававший серьезного значения своему здоровью, ничего не изменил в рабочем распорядке. Как всегда, день был строго расписан, и он неукоснительно выполнял программу. Не отменил даже уличных полковых смотров, хотя погода была ветреной и морозной.
9 февраля он был на смотре батальонов лейб-гвардии Измайловского и Егерского полков, а на следующий день принимал смотр лейб-гвардии Преображенского и Семеновского полков. Просьбы Наследника-Цесаревича и лейб-медиков «одеться потеплее» были оставлены без внимания.
Мандт настоятельно убеждал Монарха принять меры предосторожности: «Ваше Величество, мой долг предупредить Вас, что Вы очень рискуете, подвергая себя холоду в том состоянии, в каком находятся Ваши легкие».
Выслушав напутствие, Император ответил: «Дорогой Мандт, Вы исполняете Ваш долг, предупредив Меня, а Я исполняю Свой и прощусь с этими доблестными