их и разрушая их планы, – оно остается нынче без главы. Твой брат Карл еще слишком юн, куда уж тут управлять державой, если ему самому нужен воспитатель и наставник. А потому полагаю поставить регента, который будет управлять страной до той поры, пока юный король повзрослеет. К тому же, как тебе известно, он слаб здоровьем и, может статься, так никогда и не станет королем. Понимаешь, о чем я?
– Разумеется, отец. Может ли вас не беспокоить будущее государства, которому вы отдали свою жизнь?
– С высоты небес душа моя будет наблюдать за тем, что происходит, и весьма опечалится, если развалится все собранное мною с таким трудом. Сие произойти может, коли у власти окажется недалекий умом человек, этакий вор и стяжатель, а еще пуще того глупец, который станет раздаривать земли и выгодные должности своим родичам и фаворитам и не сумеет наладить мирных отношений с соседями: Империей, Англией, Бретанью, Италией, Испанией. По праву и закону регентом при несовершеннолетнем монархе обязан быть первый принц крови, а им, как ты знаешь, является представитель старшей ветви королевского дома, мой троюродный брат герцог Людовик Орлеанский… твой возлюбленный.
Анна опустила глаза; мысли стали разбегаться. Отец был прав; он все знал, ему докладывали, и он мрачнел всякий раз, когда при появлении царственного родственника или при упоминании о нем у дочери пунцовели щеки и на губах появлялась загадочная улыбка. Зато он потирал руки, когда в очередной раз его осведомляли, что принц по-прежнему волочится за каждой юбкой, включая сюда публичных женщин и… исключая из этого числа дочь короля.
– Ты влюблена в этого вертопраха, и это удручает меня, ибо ты даешь волю чувству, вовсе неподобающему принцессе королевского дома Валуа и супруге Пьера де Бурбона. Анна Французская могла бы быть осмотрительнее, нежели пополнять собою ряды тех, что выстраиваются в очередь к принцу.
– Отец, я не собираюсь стать одной из них. Вам, конечно же, все известно о нем… Однако он никем не любим.
– И ты решила стать единственной? Это не может не настораживать твоего отца. Очень хорошо, что принц не отвечает тебе взаимностью, это больно ранило бы мое сердце.
Анна молчала. Грудь ее бурно вздымалась, ноздри трепетали, пальцы рук комкали платок. Не в силах выдержать тяжелого взгляда отца, она снова отвела взор, сознавая свою слабость, стыдясь ее и безуспешной борьбы с чувствами, разумом, со своим сердцем. Она припомнила начало последней фразы Людовика.
– Понимаю, отец, Орлеанская ветвь ближайшая к трону, и вам не хотелось бы, чтобы ее представитель властвовал в королевстве на правах регента. Но чем же радует вас, что он не отвечает на мою любовь?
– Да только тем, что он, как и о других, забудет о тебе на следующее же утро, едва ты окажешься у него в постели.
– Я? – вспыхнула Анна. – Но с какой стати? Разве этого хочу я от него?
– Чего же тогда, одной любви? – Король сухо рассмеялся. – Но что за любовь без объятий и поцелуев, и что это за объятия, если