другие вот-вот заплатят.
– Хорошо, скажи, пожалуйста, все ли свидетельства получены под залог наших деревень? И учти, очень скоро надо будет составлять раздельные акты между братьями и сестрой, и тут должно быть всё в порядке.
– Да-да, я это помню, и всё будет выполнено, – подобострастно смотря на графиню, произнёс он.
– Я сегодня рано утром прошла по территории усадьбы и увидела следы разрушения и запущенности: беседка подгнила и покривилась, во многих местах заметны вырубки в лесу. Как это объяснить?
– Мои люди в лесу только производили чистку сухостоя, также мы убрали старые и больные деревья.
– О чём вы, Пётр Евстратович?! – не выдержав его наглой лжи, воскликнула Ёргольская. – Полчепыжа[2] вырублено, а вы пытаетесь доказать нам, что это просто чистка. Если вам говорят о недостатках и хищениях, то имейте мужество признать свою вину и больше не допускать таких безобразий. Вместо того чтобы стоять на страже и оберегать имение молодых графов, вы беззастенчиво расхищаете и разоряете его.
– Если, Пьер, я замечу ещё раз что-либо подобное, то немедленно сниму вас. Вы поняли меня? – твёрдо произнесла Пелагея Ильинична.
– Так точно, ваше сиятельство.
В родном краю
Оказавшись в стихии родной усадьбы, Лёва никак не мог надышаться яснополянским воздухом. Митя после завтрака уходил заниматься к себе. Сергей, узнав, что в Туле выступает цыганский хор, отпросился у тётушек и сразу же уехал. Маша большую часть времени проводила с любимой Тюнечкой, не забывая при этом о тётушке Пелагее и стремясь её чем-нибудь позабавить. Лёву в эти дни можно было найти в нижнем парке, где он, устроившись с книгой, не столько читал, сколько размышлял или наблюдал за трактом, по которому ехали телеги, экипажи или шли богомольцы. Но больше всего любовался живописно раскиданными купами лип и берёз, а также смотрел на спокойную гладь пруда, над которым стремительно носились стрекозы и по которому чинно плавали утки. Он то бродил по дорожкам парка, то вдруг, сорвавшись, чуть ли не бегом направлялся в оранжерею около среднего пруда. Между оранжереей и прудом находилась просторная ухоженная лужайка, где он предавался мечтам и чтению. Как-то после завтрака Ёргольская подала Толстому очередной журнал «Библиотека для чтения».
– Что это, Туанетт, за талмуд? – поинтересовался Лёва.
– Здесь немало безделок, которые, может быть, тебя захватят. Но я желаю, чтобы ты познакомился с сочинениями лорда Брума. Он рассказывает о жизни таких великих людей, как Вольтер, Руссо, Юм, Робертсон, и других.
– Если я не ошибаюсь, это философы?
– Абсолютно верно.
– Я предпочитаю, милая тётушка, читать самих философов. В произведениях они рассказывают и о своей жизни, но за подсказку спасибо. А безделки интересны, но здесь они печатаются частями, я же стараюсь поглотить сразу всю книгу от начала до конца. А главное, все события для меня так живы, как действительность. Мне нравятся в этих романах хитрые мысли, пылкие чувства и цельные характеры.
Лев