по любому поводу? И возраст… между прочим, тут и постарше есть!
– Ну извините, привычка! – пожал плечами Гольдбер и внезапно добавил: – А сейчас дайте на ваше новое приобретение посмотреть.
Я совершенно растерялся от такого хамства.
– Петенька, не обращайте внимания. Все инквизиторы такие, – успокоил меня учитель.
– В каком смысле – «инквизитор»? – изумился я.
– В буквальном, молодой человек, в буквальном. И вообще скажите спасибо, что живы еще. – Гольдбер состроил мрачную мину.
– Ну-ну, Иосиф Дитрихович, я бы на вашем месте не задавался, – осадил его полковник. – Кстати, что вы здесь будете делать?
– Чем может заниматься врач на войне, – пожал тот плечами, – тем более что Пирогов уже организовал несколько полевых госпиталей. Один из них мой. Там мне и с Дашей удобно будет работать…
И тут, испугавшись собственной смелости, я влез в разговор:
– Господин Гольдбер, извините. Насчет инквизиции… можно поподробней?
Оба вампира озадаченно замолчали. Потом я краем сознания уловил: «Сударь, вы что, ему ничего не рассказываете?»
– Можете не стараться, – полковник улыбался с видом кота, забравшегося в миску со сметаной, – у мальчика выдающиеся ментальные способности. Могу спорить, он вас отлично слышал. А за полтора месяца всего не расскажешь.
Гольдбер с гораздо большим интересом глянул на меня. Я скромно потупился, хотя похвалой учителя был несказанно доволен. А наш собеседник задумчиво посмотрел на часы и, вздохнув, пробормотал:
– Ну что ж, кое-что расскажу…
Детство и юность Исаака промелькнули смутно. Темные стены дома в Кракове. Мощные двери и ставни на окнах призваны были пережить погром, а не защититься от воров. Строгое иудейское воспитание, Тора, шаббат[8], праздники, не совпадающие с праздниками остальных горожан, их злые глаза при виде маленького еврея и тихий голос отца, внушающий, что богоизбраный народ не нуждается в любви чужаков. Наоборот, это люди нуждаются в том, что есть у евреев. Поэтому с иноверцами надо ладить, но нельзя забывать, что это нечистые, лишенные истинного бога и веры создания, а значит, относиться к ним следует соответственно. Чужих можно обманывать, обирать, можно даже убивать. Ибо убийство нееврея – дело благое. Но делать это просто так не следует. Иначе жертвой мести может пасть вся община.
Исаак молча слушал отца. Смотрел, как он и его родственники возвращаются из синагоги, обходя встречных с таким видом, словно это горы нечистот. Тихо сидел в лавке, наблюдая, как отец торгует. И все, что он видел и слышал, ему совершенно не нравилось.
Он не понимал, почему надо столь жестко обособляться от всех. Ведь в Кракове живет так много людей, и все они разной веры, но при этом прекрасно находят общий язык, не бравируя своей принадлежностью к той или иной конфессии. Почему евреи не стараются влиться в эту жизнь? Почему армяне, русские, англичане, итальянцы, поляки – да мало ли еще народа живет в великолепном Кракове, – все они свободно общаются