отчеству?
– Александрович.
– Ты из головы всякие дурные мысли выбрось. Самое страшное позади. Полежишь с месячишко, отдохнешь и забудешь, что болел.
– Как с месячишко? – невольно вырвалось у меня. – Мне больше недели здесь оставаться никак нельзя.
– Вот такие они все, молодые, – с заметным раздражением проворчал Карл Петрович. – Вначале не думают о своем здоровье, а потом не хотят думать о болезни. Его только сегодня откачали, а он уже собирается на танцы.
Старик встал, нащупал под кроватью шлепанцы и вышел из комнаты. Ян Янович и на этот раз ничего ему не ответил. Впоследствии, не первый раз находясь среди стариков, я обратил внимание на их странную манеру взаимоотношений. Карл Петрович вроде бы оспаривал все, что говорил Ян Янович, но это была только видимость спора. Они перебрасывались словами, как мячиками. И мячики эти звонко отскакивали от собеседников: легкие хлопки не причиняли вреда ни тому ни другому. Но узнал я об этом только потом. А пока я с опаской и тревогой вживался в больничный быт.
Наша палата была большой квадратной комнатой, в которой все было выкрашено в безликий белый цвет. Мебели, за исключением трех одинаковых кроватей, стола и трех стульев, не было никакой. Да и стандартно-безразмерные халаты напоминали, что болезнь всех уравняла.
Вначале мне было предписано только лежать, затем разрешили поворачиваться, а потом наступил момент, когда я впервые вышел «в свет», то бишь в больничный коридор. В самом его конце находился очень уютный, совершенно круглый холл. Здесь были диваны, кресла, столы с настольными играми, журналы, газеты, телевизор. Место это было самым людным и самым излюбленным.
В больнице было много стариков, которые вроде бы составляли свою особую колонию. Они никогда не отделялись от общей массы, но были в ней более чем заметны. Чувствовалось по всему, что их связывают невидимые нити, которые никому и никогда разорвать не удастся.
Каждое утро они собирались в круглом холле в конце коридора, молча просиживали пять, десять минут, затем расходились по своим палатам завтракать. Когда я увидел их собрание впервые, то решил, что это случайность. Когда стал наблюдать его ежедневно, то подумал, что это какая-то стариковская причуда. Но причуда была столь необыкновенной, что я решил докопаться до истины.
Однажды я раньше других пришел в холл и уселся в самое дальнее кресло. Старики начали собираться. Явились даже те, кто едва передвигал ноги. Усаживались они, как я потом выяснил, только на определенные места. Сидели, молчали.
Наверное, я бы тогда так ничего и не понял, если бы не один случай, который все объяснил. В то утро я обратил внимание, что одно кресло, которое всегда занимал худой, изможденного вида старик, пустует. Заметил это и Ян Янович. Словно по чьей-то команде он вышел из холла. Вернулся минут через десять. Вошел в зал и молча опустил голову. Тотчас старики встали и тоже опустили головы. Я не понимал, что происходит, но тоже встал со своего места и не