немного вина из бочонка, посмотрела на свет, оценивая цвет и консистенцию, и исполнилась сомнениями, ибо поняла, что она имеет дело не с обычным шпетбургундером: напиток был не таким густым, как известные ей, изредка привозимые мужем из Ара вина, да и цвет был значительно более светлым, вот почему ей вдруг показалось, что, возможно, впервые в жизни она имеет дело с настоящим бургундским. От избытка чувств фрау Шварц посильнее взболтнула вино в бокале, несколько капель пролилось на ее фартук, но, когда она приблизила нос к бокалу, запах не оправдал ее ожиданий: никакой французской утонченности, изысканности; запах вина был слабым и неизящным, было в нем что-то отталкивающее, и при этом Беттина Шварц не могла отделаться от впечатления, что этот запах ей знаком, а когда она набрала вина в рот и ее предчувствия подтвердились, она выплюнула жидкость на пол, едва сдержав рвотный позыв, потому что именно таков был вкус крови. Беттина всё еще не могла поверить в истинность догадки; всё еще пребывая в убеждении, что она пила вино кровянистого цвета и такого же вкуса, всё еще убеждая себя, что она, простая и не знающая заграничных штучек крестьянка, не до конца постигла секреты настоящих дегустаторов, отставила бокал и подошла к сундучку, подняла крышку, принялась доставать из его недр стеклянные банки и, кажется, на третьей, лишившись чувств от страха, упала на пол, потому что когда часу примерно в девятом, мучимый похмельем, в залу в поисках воды вошел сам трактирщик, он нашел рядом с лишившейся чувств женой вынутые из сундучка две целые банки, одну разбитую, а еще одна так и осталась в сундучке нетронутой. Согласно рапорту и проведенному жандармами следствию, посылка, которую получила трактирщица, состояла из бочонка, наполненного пятью литрами человеческой крови, и сундучка, в котором были четыре банки, содержащие соответственно человеческие легкие, желудок, печень и сердце; кроме того, в посылке было запечатанное сургучной печатью письмо, адресованное «многоуважаемой фрау Беттине Шварц». Невыясненным до сих пор остается одно обстоятельство: адресатка лишилась рассудка сразу после кошмарной дегустации или только после того, как вопреки настоятельным предостережениям мужа инспектор, который вел дело, прочитал ей письмо.
Неправда, что мой дед, пастор Эрнст Ункель, на смертном одре провозгласил тост: «За новую жизнь!», выпил кубок столетнего сотерна, посмотрел на этикетку и произнес, отирая губы: «Желаю себе допить эту бутылку на том берегу». Неправда, что, когда он умирал, присутствовали все близкие, утверждавшие позднее, что он ушел из жизни так же благостно, как и жил.
Моя бабка передала потомкам эту версию, чтобы ничто из того, что было связано с реальной драмой его последних дней, не исказило памяти о пасторе Эрнсте, человеке праведном, благородном и чутком. Тайну смерти мужа она унесла с собой в могилу вместе с конвертом, в который