во что она одета. Теперь же он немедленно пожалел об этом, ибо отчетливо вспомнил, как прелестно круглились ее ягодицы, и в нем пробудилось желание: Волк неуютно заерзал на стуле, ворчливо буркнув:
– Заканчивайте.
Дженни отметила внезапную грубость и отнесла ее на счет его переменчивого настроения, из-за чего он в один момент становился сатанинским чудовищем, а в другой – превращался почти в брата. Что касается самой Дженни, тело ее оказалось почти столь же непредсказуемым, как и настроение графа. Несколько минут назад ей было холодно, несмотря на пылающий в палатке огонь, а сейчас слишком жарко в рубашке! И все-таки ей хотелось вернуться к той почти приятельской беседе, которую они вели в последние мгновения, не потому, что она желала бы с ним подружиться, а потому, что так меньше боялась его. И она попробовала возобновить разговор, заметив:
– Мне кажется, вы удивились, когда я упомянула графа Лохлордона.
– Удивился, – уклончиво подтвердил Ройс.
– Почему?
Он не испытывал желания сообщать, что Эдвард Болдер наверняка несет ответственность за некоторые ложные слухи, которые ходят о ней по всему Лондону. Учитывая, что этот Болдер – тщеславный петух, нечего удивляться, что он мстит за отказ от ухаживаний, черня имя отвергнувшей его женщины.
– Потому что он старый, – вывернулся наконец Ройс.
– И безобразный.
– И безобразный к тому же.
Как Ройс ни старался, он не мог себе представить, что любящий отец в самом деле намеревался отдать свою дочь за этого старого развратника. Раздумывая, он не мог также поверить, что отец в самом деле собирался держать ее в монастыре взаперти. Конечно же, граф Меррик просто послал ее туда на несколько недель, чтобы научить послушанию.
– Долго вы пробыли в Белкиркском аббатстве?
– Два года.
Он снова раскрыл рот, опомнился и закрыл. Лицо чертовски болело, и настроение вдруг испортилось окончательно.
– Очевидно, отец нашел вас такой же непокорной, упрямой, своевольной и безрассудной, как и я, – сердито пробурчал он, страстно мечтая сделать еще один добрый глоток вина.
– Если бы я была вашей дочерью, что бы вы чувствовали? – негодующе вопросила Дженни.
– Я чувствовал бы себя проклятым, – грубовато ответил он, не обращая внимания на ее обиженный взгляд. – За два дня вы оказали мне больше сопротивления, чем две последние взятые мной штурмом крепости.
– Я хотела сказать, – пояснила Дженни с полными гнева глазами, уткнув кулаки в пышные бедра, – будь я вашей дочерью и меня похитил бы ваш заклятый враг, как, по-вашему, мне следовало бы себя вести, чтобы угодить вам?
На мгновение Ройс уставился на нее, обезоруженный этим вопросом. Она не прикидывалась и не вымаливала пощады. Вместо этого изо всех своих дьявольских силенок пыталась перехитрить его, сбежать от него, убить – в таком вот порядке. Она не пролила ни единой слезинки даже во время звонкой порки, которую он ей задал. А потом, когда он подумал, что она плачет,