уже тогда испытывал странную, чуть ли не патологическую тягу к разным диаграммам и графикам. Остальные – четверки и тройки, причем с явным преобладанием последних. Особенно плохо обстояли у меня дела по русскому языку и литературе. Учительница по этим предметам меня на дух не переносила. Она была отъявленной антисемиткой и была твердо уверена, что мальчик с такой внешностью, как моя, в силу своего происхождения просто не в состоянии нормально усвоить русский язык и литературу. Даже тройки она ставила мне с натяжкой, только из страха перед директором и районо, требовавшими стопроцентной успеваемости.
Я стал посещать кружок любителей российской словесности, учил наизусть все стихи, которые она задавала на дом, а потом декламировал их в классе с таким выражением, что у наиболее чувствительных девчонок на глазах блестели слезы. А однажды выучил всего «Черного человека» Есенина, чем окончательно добил учительницу. Она была вынуждена пересмотреть свое отношение к моей персоне, а перемены во мне отнесла на счет своего педагогического таланта. Я не возражал. Год я закончил круглым отличником.
Мама сияла от счастья, когда я выложил перед ней табель, в котором красовались одни пятерки. Слово свое она сдержала. И вскоре в нашей квартире пришлось убирать с пола все ковры, ибо месячный щенок Туман, маленькое косолапое чудо, уж очень любил справлять нужду именно на мягкое.
Иван Матвеевич тоже был ревностным собачником. Из итальянской командировки он привез редкую по тем временам для Москвы суку породы мастино наполетано. Он жил в цэковском доме на Первой Брестской улице, достаточно далеко от нашего дома. Но меня не смущало расстояние, я каждый вечер садился с Туманом в троллейбус и катил по Ленинградскому проспекту и улице Горького до площади Маяковского. Дальше дворами мы пробирались к дому Ивана Матвеевича. Он с Рицей (так звали его собаку) обычно выходил на прогулку в девять вечера. А потом мы подолгу гуляли в ближнем скверике с нашими питомцами, которые тоже друг в друге души не чаяли и носились как угорелые наперегонки, барахтались в траве, в опавших листьях или в снегу. Но иногда хозяин задерживался на работе допоздна, и собаку выгуливала домработница. И тогда мы с Туманом, унылые, возвращались домой много раньше.
Это Иван Матвеевич первым, еще в Семипалатинске, заметил мои математические способности и склонность умножать имеющиеся в моем распоряжении активы. Однажды на день рождения он подарил мне альбом с марками. Но каково же было его изумление, когда через какое-то время я продемонстрировал ему свою коллекцию. Он не поверил своим глазам.
– Эти марки из Сан-Марино очень дорого стоят. Неужели мама тебе дает столько денег? – удивленно спросил он.
– Что вы, дядя Ваня, я бы в магазине их никогда не купил, – успокоил я старого филателиста. – Просто несколько удачных обменов в клубе.
Прощаясь с нами в прихожей, он сказал маме на прощанье:
– А ведь