сродни тому стыду, который испытывает ребенок, когда в садике намочит штанишки. Напоказ выставляется нечто интимное.
– Если бы кто и заметил, то понял бы, что у тебя не вовремя начались месячные.
– Как ты не понимаешь? Ужасно неловко…
Чего я от него хотела? Сочувствия, наверное.
У него удивительные глаза – выразительные и чуть раскосые. Чистейшего синего цвета, словно вода в северных морях.
Он точил нож, изящными и точными движениями водя им по бруску. Маркус всегда и везде на своем месте; он и ножи точит так, что невозможно отвести взгляд. Я принялась чистить чеснок.
– Кто-то сегодня сказал, что Хейя – из нашей редакции – была одним из самых известных дикторов финского телевидения. Хейя Ванхейнен. Слышал о такой?
Маркус проверил остроту ножа на ногте.
– Да, она была ведущей новостей на главном канале.
– Ты никогда не говорил. Почему же она оттуда ушла? В смысле – после такой работы писать для журнала…
Он пожал плечами, поглощенный своим занятием.
– Хельсинки – город небольшой. Не каждого устроит.
– Никогда бы не подумала, что она могла работать телеведущей. Снежная королева.
– В Финляндии ею восхищались.
Я начистила слишком много чеснока – пришлось лишнее выбросить.
– Тем более странно… почему она ушла с такой работы. Я не понимаю, а ты?
Маркус выдвинул ящик и убрал брусок и ножи – каждый в свою ячейку.
Потом довольно резко бросил:
– Тебе не все равно?
– А почему мне должно быть все равно? Все-таки вместе работаем, – стала оправдываться я.
После моего возвращения на работу Маркус изменился. Нам уже не так легко вместе, и я иногда думаю – может, он хотел, чтобы я сидела дома, с Билли? Но когда я завела об этом разговор, он поддержал мое желание работать. Он стал каким-то отстраненным. Мы все больше молчим, и нарушить молчание все труднее. Мы уже не смеемся вместе, как бывало раньше. Я начинаю нервничать и болтаю, просто чтобы не молчать, а его это еще больше раздражает. На некоторые темы вообще наложен запрет. Маркус никогда не рассказывает о том, как жил в Финляндии, и я ничего не знаю о первых тридцати пяти годах его жизни. Мне ужасно интересно, но давить на него я не могу. Наверное, он в ссоре с родными, потому что никто не приехал на свадьбу.
Почему мы вообще поженились? Я этого не ждала, Маркус сам предложил пожениться – ради ребенка. Чтобы быть свободным, заявил он, нужно знать, какие общественные правила можно нарушать, а какие лучше соблюдать. Не очень-то романтичная причина для женитьбы. Мы просто зарегистрировали брак, к огорчению моей мамы, которая предпочла бы свадьбу в католической церкви со службой. Маркус никогда бы не согласился. Я была уже на большом сроке, и мы пригласили только самых близких друзей и родственников.
Приехали из Лиссабона мама с папой, присоединилась тетя Дженни, и я думала, что будут гости и со стороны жениха, – если не родители,