в космосе, нет такой силы, что остановила бы его вечный полет меж звездами.
Корабельщики смотрят на меня в ожидании. Мараи сощурилась. Она мне не поможет. Придется вытягивать из нее правду.
Я продолжаю:
– Старейшина сказал мне, что двигатель теряет скорость. Что мы на сотни лет отстаем от графика. Что нужно починить двигатель, иначе мы рискуем никогда не добраться до Центавра-Земли.
Оборачиваюсь и смотрю на двигатель, словно он может мне ответить.
– Но это не нужно, так? Нам не нужно топливо. Нам просто нужно набрать максимальную скорость, а потом мы могли бы выключить двигатель. Снаружи нет ни трения, ни силы тяжести – корабль двигался бы до самой планеты.
– Теоретически. – Не знаю, почему в голосе Мараи звучит такая осторожность: потому что она сомневается в этой теории или потому что сомневается во мне.
– Если двигатель не работает – и не работает уже десятилетия, – значит, проблема в том, что мы летим слишком быстро, так? Мы просто пронесемся мимо планеты… – Теперь в моем собственном голосе появилась неуверенность – эти слова идут вразрез со всем, что было мне известно до сих пор. Но я изучал проблему двигателя с тех самых пор, как умер Старейшина, и у меня просто не получается сопоставить то, чему он учил меня, со знаниями, полученными из сол-земных книг. – Космос побери, нам нужно волноваться о том, что мы врежемся в Центавра-Землю, потому что не можем затормозить, а не о том, что будем бесцельно дрейфовать в пространстве, правильно?
Такое ощущение, будто даже у двигателя есть глаза и они наблюдают за мной.
Обводя взглядом корабельщиков, я вижу, что все они – все! – знали, что проблема двигателя не в недостатке топлива или скорости. С самого начала знали. Я не сказал им ничего нового. Конечно, главным корабельщикам известны и Ньютон, и физика, и инерция. Ясное дело. И конечно, они понимали, что слова Старейшины о негодном топливе и о том, что мы ковыляем по космосу, отставая от графика, были абсолютным враньем.
И что я долбаный идиот, потому что верил ему.
– Что происходит? – спрашиваю я. Стыд подстегивает мою ярость. – С двигателем вообще проблема-то есть? А с топливом?
Глаза корабельщиков обращаются к Мараи, но Мараи просто молча смотрит на меня.
– Зачем Старейшина врал мне об этом? – Я чувствую, как теряю контроль над собой. Не знаю, чего я ожидал – что с ходу решу главную проблему, а корабельщики мигом все исправят? Не знаю. Я особенно и не думал о том, что будет после того, как скажу им, что законы физики не вяжутся с объяснениями, которые мне дал Старейшина. И не думал, что, когда я скажу им все это, они посмотрят не на меня, а на первого корабельщика.
– Старейшина врал тебе, – спокойно произносит Мараи, – потому что мы врали ему.
2. Эми
Капля воды разбивается о металлический пол.
Я жмурюсь, не обращая внимания на холод, и концентрируюсь на черноте под веками.
– Ехать на машине по длинной пустой трассе, – говорю я вслух, и голос мой эхом