пальцами по двум полосам краски. Это Орион помечал тех, кого собирался убить.
Оборачиваюсь к генетической лаборатории по ту сторону от лифта. Там осталось замороженное тело Ориона.
Я могла бы его разбудить. Это не так просто, как нажать кнопку реанимации, чтобы разбудить родителей, но я бы могла. Старший показал мне, чем отличаются тамошние криокамеры; показал таймер, который можно запустить для реанимации, какие кнопки и в каком порядке надо нажимать. Я могла бы разбудить его и, пока он, захлебываясь, будет оживать, могла бы задать вопрос, от которого у меня внутри становится пусто каждый раз, когда я смотрю в его выпученные глаза сквозь слой льда.
Почему?
Почему он стал убивать замороженных? Почему пометил камеру моего отца?
И, что еще более важно, почему он начал убивать сейчас?
Даже если Орион считал, что замороженные военные сделают живущих на корабле людей пушечным мясом или рабами… почему он начал отсоединять их, когда выяснилось, что приземление невозможно далеко?
До того, как Старший меня разбудил, Орион много лет прятался от Старейшины. И, если бы не начал убивать, его бы так и не нашли.
Так что, наверное, на самом деле я хочу спросить не просто «почему», а…
Почему сейчас?
3. Старший
Я пялюсь на Мараи с разинутым ртом.
– В ка-каком смысле? – выдавливаю я наконец.
Мараи отводит назад плечи, выпрямляет спину и начинает казаться еще выше. Мой взгляд перебегает на других корабельщиков, а ее – нет. Она и без них уверена в том, кто она такая и во что верит.
– Ты должен понимать, Ста… Старший, – начинает она. – Наша основная обязанность как корабельщиков не в том, чтобы чинить двигатель.
От гнева и возмущения срываюсь на крик:
– Космос побери, конечно, в этом! Двигатель – самая важная часть корабля!
Мараи качает головой.
– Но только часть. А нам нужно думать о «Годспиде» целиком.
Я жду продолжения, а позади громко жужжит двигатель, сердце корабля.
– На «Годспиде» много проблем, уверена, ты заметил. – Она снова хмурится. – Корабль не очень-то новый. Ты знаешь о законах движения, а об энтропии тебе известно?
– Я… э-э-э… – Окидываю взглядом остальных корабельщиков. Все смотрят на меня в ожидании, но у меня нет ответа, который они хотят услышать.
– Все постоянно движется к более хаотическому состоянию. Состоянию беспорядка, разрушения, распада. Старший, – говорит Мараи, и на этот раз она не спотыкается о то имя, что я себе выбрал. – «Годспид» очень стар. Он разваливается.
Мне хочется возразить, но я не могу. «Жжж, бам, жжж» двигателя, отталкиваясь от стен, дрожит, словно предсмертный хрип. Закрывая глаза, я не слышу скрежета шестеренок и не чувствую запаха горячей смазки. Я слышу, как задыхаются две тысячи двести девяносто восемь человек. Вонь двух тысяч двухсот девяноста восьми гниющих тел заполняет мне ноздри.
Вот как хрупка жизнь на корабле, на котором живут