боку и в последнем пароксизме храбрости сжимает зубами специальную штуку для незакрывания рта. Типа воронки.
Человек помнит, что нужно отвлечься на что-то, и глубоко, размеренно дышит носом. Ничего особо мучительного не происходит, некоторые вообще глотают шпаги, и ничего. Не говоря уж о Линде, глубокой глотке. Незначительная лампочка на гибком шланге, лампочка достигает желудка, и в желудке становится холодно.
Хотите взглянуть на экран, любезно предлагает доктор, вращая черной рукоятью прибора. Человек кашляет и не хочет. Он доверяет профессионализму врача. Ну что он сможет разглядеть на глупом экране? Все-таки косит глазом и видит какие-то неприятно розовые стены, они подвижны, мягки и глянцевито поблескивают в искусственном освещении.
Через короткое время шланг вынимается, можно сидеть на высоком столе, болтать ногами и вытирать слезы счастья махровым личным полотенцем. Все закончено, и очень быстро, и ничего страшного, размышляет человек, и с какой это радости я отдал бы неизвестно кому целый аванс от заказчицы.
Андрей Диченко
Прочь из этого мира
© Андрей Диченко, 2014
Держа в руках пожеванное направление на обследование, я интуитивно пытался догадаться, в какое из зданий мне нужно зайти.
Весь больничный комплекс был подобен временной пропасти, обнесенной полуразрушенным бетонным забором. Я не знаю, какую точно площадь занимал этот хаотически слепленный разброд неказистых зданий, но время в проходах между ними точно замирало. Может быть, в темных сырых углах, заполненных плесенью, пустыми бутылками и битым кирпичом, умелец из иного мира запросто остановил бы время. Но таковых здесь явно не водилось. А кто был? Врачи, медсестры, рабочие и, конечно же, больные туберкулезом. Пожилые и лишенные сил, они передвигались от крыльца к крыльцу по заговоренному алгоритму и нутром своим ощущали новоприбывшего. Когда таковых не было, то взгляды их утыкались в землю. Казалось, они знали каждую трещину в тротуарной плитке, которая покрывала узкие тропинки.
За бетонным забором простиралось огромное рапсовое поле. Холмистое и безграничное, оно напоминало пейзаж далекой планеты. Поле шумело. Наверное, потому, что за холмами проложили трассу, и моторы сотен автомобилей создавали иллюзию потусторонней жизни, которая неслась прочь из этих мест. Желтое поле было подобно ватерлинии между жизнью и смертью.
И если там, где машины и жилые дома, были какие-то мечты, планы и разочарования, то в нашем загородном «инкубаторе» не было никаких иллюзий насчет будущего. Одна лишь голая экзистенция и мнимая мысль о том, что серьезные врачи и обаятельные медсестры знают, что со всеми нами будет.
В маленьком кабинете симпатичная девушка в белом халате вручила мне пустую карточку. Осмотрев меня, она с грустью сказала, что я слишком молод, чтобы попадать в эти стены, и, быть может, когда-нибудь из моей личной ленты истории этот фрагмент будет вырезан или, что еще лучше, просто не начат и стерт. Ну а пока ближайшие семь дней я буду тут,