с места, переваливая через гребень в обратную сторону. Спускаясь по склону, табун быстро разогнался на крупную рысь, поднимая снежную пыль, и понесся на север, держась протоптанного киятским войском, отчетливо видимого до самого горизонта следа.
Проводив своих домой, остальные сотни, сытые и довольные, уселись на коней и одна за другой тронулись дальше на юг.
На склоне холма у опустевшей низины оставались обобранные, замерзающие трупы керуленских воинов. Над ними уже кружились многосотенные стаи ворон, исходя торжествующими криками, черными мухами облепляя их, возились, дерясь за лучшие места.
IX
В укромной низине по правому берегу Онона, в одном перестреле ниже того места, где в него впадает Барх, расположился небольшой, бедноватый видом курень – зимнее пристанище кият-борджигинских нойонов Бури Бухэ и Даритая. Они стали кочевать вместе с тех пор, как умер Хутугта и погиб Ехэ Цэрэн, и вот уже вторую зиму располагались в этом урочище.
Неподалеку стоял курень их сородичей – Алтана и его братьев Джучи и Гирмау, живших ниже по Онону. В четверти перехода дальше от них, за Хурхом, был главный тайчиутский курень, откуда Таргудай посылал нойонам борджигинских родов грозные наказы и куда те время от времени съезжались на советы.
За время, прошедшее после смерти Есугея и Тодоена, улусы киятов сильно поистрепались, сократились размерами. Чуть ли не в десяток раз уменьшилось у них количество войска и скота – многие подданные за эти годы перебежали к тайчиутам, немалые потери понесли они в столкновениях с меркитами, с онгутами и татарами, многое было разворовано… И если Алтан и его родные братья, все эти годы держась рядом с Таргудаем, все еще сохраняли видимость какого-то благополучия, то Даритай и Бури Бухэ по достатку и силам уже приближались к самым захудалым нойонам. Их, привыкших за прежние годы к богатству и изобилию, теперь тяжело давили скудость и бесчестье, насмешливые взгляды со стороны тех, кто раньше при встрече издали кланялся им, а в ответ они удостаивали их разве что мимолетным кивком.
Улус погибшего Ехэ Цэрэна, как бездетного, по обычаю должен был перейти к братьям, но его почти полностью забрал Таргудай. Лишь для вида оставив малую часть табунов и людей киятам, остальное он угнал к себе и держал под присмотром своих нукеров.
Бури Бухэ возмутился было такому беззаконию и на совете борджигинских нойонов, на котором шел дележ, поднял шум, указывая на нарушение обычая. Однако у Таргудая был свой весомый довод: поскольку почти весь скот Ехэ Цэрэна ворованный, он считается добычей племени, а не родовым владением киятов, и потому после смерти хозяина должен быть поделен между всеми ближними родами. А куда скот, туда и подданный народ – чем же люди будут кормиться?
– А если Бури Бухэ хочет с нами поспорить, – пригрозил он, – то пусть забирает свою долю и уходит с борджигинской земли, а тайчиуты больше не будут его признавать за соплеменника.
И Бури Бухэ, недавно побитый меркитами, не зная куда больше деваться, смирился перед