суток ареста. За нарушение воинской дисциплины и порядка. А махорку верни на круг.
Белобрысый, не отводя от Колычева сузившихся, с непередаваемой наглинкой глаз, сделал знак за спиной. Из глубины тотчас показался передаваемый по цепочке наполовину опорожненный кисет.
– Ты чё, ротный! Крыша едет?..
– Пять суток ареста, – спокойно, но твердо добавил Павел, демонстрируя готовность наращивать счет.
Белобрысый задохнулся от приступа бессильной ярости, но предпочел вспомнить уставной порядок.
– Есть пять суток ареста. Но… – встретив холодную непреклонность Павла, сник. Сподобился отдать честь, приложившись пятерней к пустой голове.
– Сильна новая метла, даром что своя, – раздался за спиной чей-то знакомый басовитый возглас. – Смотри, как бы не обломалась…
– Кто сказал?
– Ну, я, – спрыгивая с нар в проход, представился все тот же невысокий чернявый штрафник в немецких широкораструбных сапогах.
– Фамилия?
– Конышев.
– Кличка?
– Кныш.
– Трое суток ареста. За нарушение воинской дисциплины и порядка.
Штрафник злобно сверкнул глазами, но «нарываться на комплимент» не стал.
– Командир взвода Сахно! – повыся голос, приказал Павел. – Распорядитесь об отправке штрафников Штырова и Конышева на батальонную гауптвахту. Об исполнении доложить лично.
В последующие сорок минут Павел ознакомил людей с последней сводкой Совинформбюро, положением в батальоне, обрисовал задачи роты и взвода на ближайшие дни. Но итогом общения остался неудовлетворен. Не удалось, как хотелось, вызвать в штрафниках ответного отклика и интереса. Все его попытки разговорить, приблизить к себе аудиторию наталкивались на безучастное внимание, с которым обычно отбывают время на заорганизованных собраниях и мероприятиях с обязательным, принудительным присутствием.
«Твое дело говорить, наше – слушать», – читалось на лицах солдат. Не более того.
Попрощавшись, Павел задержал шаг около крайнего штрафника, которому передавал кисет с махоркой.
– Как фамилия, солдат?
– Кузнецов. Александр.
– Выйдем-ка на улицу, потолкуем.
Прихватив шинель, солдат вышел за ним следом.
Павел предложил ему сигарету, закурил сам.
– Вольная жизнь у блатных во взводе?
– Жируют, сволочи, – мрачно подтвердил солдат. – И на кухне у них блат, вся гуща им достается, и по ночам где-то шастают. Все время чего-то делят, прячут, грызутся…
– А Сахно что?
– Сахно им не препятствует, они у него в дружках ходят, – говоря так, солдат опасливо посматривал на вход в землянку. И эта опаска больше, чем слова, убедила Павла в том, что обстановка во взводе еще тревожней, чем он предполагал. Во взводе, похоже, как на зоне, верховодили уголовники.
Павел намеревался расспросить солдата подробнее, но одеяло на дверном проеме заколыхалось, поползло в сторону.