Затащив девчушку в овечий загон, он принудил ее встать на четвереньки. От резко ворвавшейся, вспыхнувшей жгучим огнем боли Анюта не выдержала, исторгла из себя жалующийся вопль.
Леденящий душу крик перескочил через высокий кирпичный забор, постучался в жалкую лачужку из плохо подогнанного камня и щелястых досок. Звук просочился сквозь неплотно примыкающую дверь, прополз в щели, отражаясь от голых стен, набатом забился по всей комнатушке.
Молодая женщина вздрогнула, болезненно передернула плечиками. Накинув на голову платок, она закутала шею и выбежала на улицу. От ее резкого толчка жалобно взвизгнула низкая калитка.
– Марьям, откройте! – настойчивым кулачком Замира застучала по высокой металлической двери. – Аслан!
Свирепые псы заливались оглушительным лаем, натягивали цепи. Кобели рвались, вставали на задние лапы, опускаясь, скребли острыми когтями землю, роняя с клыков злобную пену, грызли железо.
– Аслан!
– Чего тебе? – послышался враждебно настроенный мужской голос.
Чуть приоткрылась железная дверь. В проеме показались угрюмые глаза хозяина. Мужчина стоял, широко расставив ноги. Он всем своим видом давал знать, что никого не пустит в собственный дом-крепость и никому не позволит вмешиваться в то, что творится у него во дворе.
– Ты убьешь ее! Ты же обещал ее мне!
Одной рукой горец приоткрыл дверцу ровно настолько, чтоб второй ручищей втащить бабу, верещащую на всю улицу, к себе во двор.
– Я тебе слово дал. Я его сдержу. Десять тысяч долларов – она твоя. За ублюдка ее мы с тобой не договаривались. Аллах тому свидетель.
По каменному крыльцу, торопясь, застучали женские каблучки. На их разговор спешила Марьям. Она взволнованно и прерывисто дышала:
– Девка понесла от тебя! Я воспитаю ее ребенка, как своего!
Отстраняя жену в сторону, мужчина рассмеялся ей прямо в лицо:
– Опростается дивана, скормлю ее детеныша псам.
Протяжно заголосив, Марьям присела, бочком завалилась на землю, уткнулась лицом в раскрытые ладошки. Она знала, что слова ее мужа – не пустые угрозы. Именно так Аслан поступил с предшественницей их несчастной пленницы. Бедная девушка не перенесла обрушившегося на нее горя, повредилась в рассудке, начала заговариваться. Через неделю бедняжка наложила на себя руки, порезала себе вены осколком стекла.
– Я заплачу тебе больше! – соседка нервно сжала свои кулачки.
– Пять тысяч сверху, Замира, и я пальцем ее не трону…
Вытолкнув молодую женщину со двора, Аслан вышел на улицу, запер калитку снаружи. Постояв минутку в раздумье, он пошел вверх по кривой улочке, упорно взбиравшейся по осыпающейся круче.
С той стороны горы, в соседнем селении, раскинувшемся на ровном пятачке, у него имелся еще один и, причем, не самый последний дом.
В нем жила его третья по счету жена, ладная бабенка двадцати двух лет. За четыре года женщина успела подарить ему трех сыновей.