я улыбаюсь, как бабушка Зина. Если бы можно было оставить этот день да, пожалуй, еще несколько свиданий, и отсечь все остальное, как будто бы его никогда не было…
Перебирая женщин, я все-таки надеялся найти ту, которая поставит жирную точку в моем донжуанском списке (о, я ничуть не хвастаюсь, сказать по чести, героем-любовником никогда не был, но из моих недолговечных подруг можно составить некий пронумерованный перечень странички на полторы). Итак, моему воображению рисовались простое платье, очаровательная головка в обрамлении светлых волос, забранных в клубок на затылке – красота без затей, без излишеств, с налетом милой старомодности – что-то из тургеневских романов, из чеховских пьес. И все это было явлено мне однажды в золотом сиянии над вечерней Невой. Я шел с работы мимо Летнего сада, расточительно швырявшего свое уже тронутое ржавчиной золото в воду, и увидел ее стоящей на плавучей пристани, на остановке речных автобусов. Она не просто любовалась панорамой, она как будто ждала чего-то. Романтического парусника? Я спустился по гранитным ступеням, ступил на дощатую пристань, и очень скоро почувствовал прилив легкой тошнотцы. Едва заметное покачивание мира впервые в жизни вызвало у меня приступ морской болезни. Было странно и обидно чувствовать это после службы на флоте… Надо было как-то завязать разговор, и из огромного многообразия пошлостей, которыми можно было бы начать знакомство, я выбрал эту:
– Впервые чувствую, что меня укачивает. Какое головокружение… Боюсь, тут не обошлось без ваших чар.
При чем тут женские чары, если человека тошнит? Теперь ясно, что я сказал это с перепугу – слишком неприступной она мне тогда показалась. Сколько ни натаскивай себя на уличные знакомства, сколько ни выращивай в себе плейбоя, ты все равно остаешься тем, кем был всегда – сжавшимся в теплый комочек хомячком.
Надо отдать ей должное, на глупость и наглость она отреагировала адекватно. Ее голубые зрачки оказались сделанными изо льда. Температура ее голоса была соответствующей.
– Вы могли бы придумать что-нибудь более оригинальное.
Говорилось это тоном учительницы, вынужденной учить и поучать половозрелого двоечника.
– Приятно, что вы ждете от меня чего-то большего.
– Я от вас ничего не жду.
Она, конечно, врала. Она ждала. И я не обманул ее ожидания. Я не отвял сразу, как того требовали ее недовольно сжатые губы, ее демонстративно равнодушный взгляд, сосредоточенный на кончике шпиля Петропавловского собора.
Во мне включился режим настойчивости – качества, в иных ситуациях мне совершенно не свойственного. Я решил не сдаваться. На успех не рассчитывал – важно было исчерпать ситуацию до конца, чтобы потом не кусать локти. Хуже нет, когда упускаешь добычу слишком быстро, а потом коришь себя за малодушие.
Вспоминая, с каким упорством тот холостой счастливец, не осознававший своего счастья,