и быстрой славы. Вот поэтому и не находил. Еслиб ничего не хотел, а просто искал, то непременно что-нибудь нашел, как советуют нынешние американские парапсихологи.
Я знал наизусть всю книжку стихотворений Агнии Барто, но взрослые не просили их читать. Я думаю потому, что большинство стихотворений имели характер наставлений, рекомендаций и нравоучений. Но ведь взрослые уже выросли, и большинство из них уже должно было знать, что надо чистить зубы, не врать, не обижать маленьких, не ходить вперед спиной, выпускать, наконец, стенгазеты и пр. Да, конечно, и знали же! Но за давностью все это утратило смысл, и взрослые поступали по обстоятельствам. Напоминания в стихах могли смутить, а это взрослым никак нельзя. Нравоучения вредят взрослым, они мешают жить.
Для оглашения стихотворения меня ставили на лобное место, то есть на табурет. Меня не учили сценическим приемам, поэтому я не выставлял гордо вперед правую ногу, не водил по воздуху руками для образной материализации предметов и событий из стихотворения, не завывал, не барабанил без пауз. Я просто громко и четко на хорошем русском языке читал стихотворение, соблюдая ритм и задавая уместный случаю темп. Эмоциональный компонент мог присутствовать, но по настроению. На заказ вдохновенное чтение повторить я не мог. Это сердило маму, но я не понимал, чего от меня хотят.
И вот в моей жизни произошло знаменательное событие. Я иду на Новогоднюю ёлку в штаб Черноморского флота. ДА! Именно в то здание с башенкой на вершине главного городского холма. Меня «конвоируют» бабушка и брат Валентин. У нас нет пригласительных билетов на это элитарное празднество. Но в столовой штаба работает шеф-поваром Евфросиния Васильевна, родная сестра моей бабушки. Мы проникаем внутрь через кухню. Огромный зал, огромная елка. Под елкой куча мешочков с подарками и красивый Дед Мороз с меня ростом. Что происходило между началом и концом праздника, я не помню. Наверное, творилось что-то запредельное, слившееся в одно мгновение (читай «Золушку» Х.Андерсена).
И вот, скоро конец праздника. Уже из-под ёлки растаскивают мешочки с подарками, творится некоторая сумятица. Мужчина-распорядитель, блондин с рассыпавшимися прямыми волосами, явно не приглашенный артист, а кто-то из своих командиров, в замешательстве. В это мгновение бабушка выталкивает меня под ёлку, рядом с не живым Дедом Морозом и доверительно говорит распорядителю: «Мальчик читает стихи». Дядя резко ставит меня на табурет: «Читай! Громко!». (Молодой Наполеон, еще не генерал, устанавливает свои пушки на Аркольском мосту – начало его славы) Я ору: «Коричневая пуговка валялась на дороге». Постепенно зал успокаивается. Я прикончил «Пуговку» уже в обычном режиме. «Ещё!» – требует полупьяный блондин-распорядитель. Я читаю совсем не новогоднее: «На чужбине умирал Баранов, пленным у японцев и маньчжур». Командир умирает, но не выдает тайны. И вслед за этим, уже держа в руках два подарка, расцелованный командиром по собственной инициативе читаю о доблестных Армии и Флоте, и как мы им дадим, если завтра