затем к откупориванию длительного эпоса о несправедливостях, как-то связанных с манхэттенской недвижимостью, за которым во всех его нюансах Максин следит с трудом. Может, и следовало бы – уберегло б от лишних хлопот на дальнейшем пробеге.
Полон борт пограничников. Со временем Максин и Редж отыскивают несколько спокойных минут на открытой палубе, наблюдая, как мимо скользит Карибия. Повсюду высятся башни грузовых контейнеров, высотой в четыре-пять слоев. Совсем как в центральных районах Куинза. Умственно еще не вполне на борту этого круиза, она ловит себя на вопросе, сколько из этих контейнеров – муляжи и какова вероятность того, что тут у нас разворачивается некое плавучее товарное мошенничество.
Она замечает, что Редж не сделал ни единой попытки запечатлеть ее саму на видеопленке.
– Вы у меня не вычислились как погрантип. Думал, вы из персонала, типа директора по общению или чего-то вроде.
Удивившись, что прошло, ох, может, час или больше с тех пор, как она в последний раз думала о ситуации с Хорстом, Максин понимает, что, вставь она хоть ноготок в эту тему, камера Реджа включится снова.
Давняя практика этих сборищ АМБОПОСОСА – посещать буквально географические пограничья, каждый год новое. Шоп-туры по торговым точкам мексиканских макиладор[8]. Потакание страсти к игре в казино у Государственной Границы в Калифорнии. Пенсильвано-голландская обжираловка вдоль Линии Мэйсона – Диксона. В этом году граница назначения – между Гаити и Доминиканской Республикой, тягостная от меланхолической кармы, что тянется еще с дней Петрушечной Резни, которая почти не проникла в буклет. «Аристид Ольт» входит в бухту Манзанильо, и все стремительно расфокусируется. Не успевает судно пришвартоваться в Пепильо-Сальседо, как пассажиры, озабоченные крупной рыбой, принимаются воодушевленно фрахтовать лодки идти за тарпоном. Другие, например Джоэл Сардель, кого недвижимость перегнала из любопытства в одержимость, вскоре уже объезжают местные агентства, и их втягивают в свои фантазии те, из чьих побуждений нельзя исключать алчность, не говоря про наеби-yanqui.
Народ на берегу разговаривает на смеси креёла и сибаэньё. В конце пирса быстро материализовались сувенирные прилавки, торговцы закусью, продающие яникекес и чимичуррос, практикователи вуду и сантерии, предлагающие чары на продажу, поставщики мамахуаны – доминиканского фирменного напитка, поступающего в гигантских стеклянных банках, и в каждой, похоже, в красном вине и роме замаринован кусок дерева. Ну а чрезграничной вишенкой на сливочном мороженом на каждую банку доминиканской мамахуаны наложено подлинное гаитянское любовное заклятие вуду.
– Вот это разговор! – восклицает Редж. Они с Максин вливаются в компашку, начавшую это пить, все передают банки по кругу и со временем оказываются за несколько миль от города в «Эль Суэньо Тропикаль»[9], полупостроенном и в настоящее время заброшенном роскошном отеле, где с воплями носятся по коридорам, раскачиваются над двором на джунглевых