ждать до конца года я не имела возможности.
Но это забегая слегка вперед.
Между тем Эллочка никаких успехов не проявляла. Чистописание – да, это был ее конек. Что буквы, что цифры. Но дальше – ни с места. Истерики по поводу троек и двоек, которые были, по ее мнению, незаслуженные.
Я ходила к учительнице через день, не считая родительских собраний, доносила до нее мысль о нервном состоянии девочки, о ранимости. Словом, говорила как профессионал с профессионалом. Результата никакого. В итоге учительница попросила меня или не вмешиваться в учебный процесс, или отдать дочь в другую школу.
Эллочка передавала мне, что в классе громко шептались: мамаша устраивает Элку в школу для придурков, чтобы она стала круглой отличницей. И причем не в ту школу, что на втором этаже, а в особую, блатную.
Эллочка переживала, но не плакала. У нее с детства проявлялась сила духа наравне с легкомысленностью. Это большая редкость, надо сказать.
Во второй класс Элла отправилась в новую школу.
Итак.
Миша пошел в армию весной. В связи с хорошим здоровьем его направили служить во флот – на четыре года.
Краткое свидание, которое состоялось между нами перед его уходом, не принесло радости. Скупые сведения о маме, Блюме и Фиме гласили, что у них полный порядок, Мирослав шлет привет из новой киевской квартиры в Святошино, куда недавно переехал. Я поинтересовалась насчет семьи Мирослава. Миша уклончиво ответил, что он несколько лет назад похоронил Ольгу Николаевну. Жены не предвидится.
Я спросила между прочим:
– А была?
Миша неопределенно мотнул головой, которая была острижена под ноль в военкомате.
Но дело не в этом.
На сестру Миша смотрел грустно и равнодушно.
Эллочка сказала мне по секрету:
– Скорей бы Миша уехал. Он неаккуратный. Он некрасиво кушает. У него брюки короткие. Он правда мой брат?
Я знаю, что из воздуха подобные мысли и вопросы не рождаются. Но в данном случае я не могу предположить никакой почвы под ними. Эллочка чувством осознала, что Миша теперь чужой в нашей дружной семье.
Своим видом Миша демонстрировал мучительные раздумья над собственной жизнью. Я как мать жалела его, но предложить ничего не могла.
Вскоре после призыва Мишеньки позвонила мама. Очень просила, чтобы мы с Мариком приняли у себя на несколько дней Мотю с женой и детьми. Причину их приезда не сообщила, но намекнула, что это не телефонный разговор. Естественно, я не отказала.
Конечно, Мотя явился в Москву по своему личному семейному делу, с помятой коробкой «Киевского торта». Каким-то боком он хотел купить пару ковров и, если получится, телевизор. Никогда не слышала, что у Хаси тут знакомые по этой части. Они и устраивали эти покупки. И что-то еще, чего я знать не хочу и тогда не знала. Да, и сходить с детьми в Мавзолей. Ладно. Хорошо. Тоже надо.
Мотя явился с женой Лилей и двумя дочерьми пятнадцати и восьми лет – Милой и Асей. Младшую, видимо,