христианский мир – как символ и повод для объединения. Тем, кто за исключительность православия – как символ этой самой исключительности. И так далее. Всем он нужен.
– Так, может, и сдаться им? Ну, нашим… Они и защитят.
– Мама, ты что, с ума сошла? – воскликнула Алена и даже изменилась в лице. – Ты соображаешь, что говоришь? Это же мой сын. Твой внук. Отдать на растерзание?! Чушь…
– А сейчас ситуация изменилась, – как ни в чем не бывало, спокойно продолжал Соболевский, махнув Алене рукой – «успокойся, не объясняй ничего». Видимо, они давно уже все обсудили, решение приняли, и он не видел необходимости кому-то что-то доказывать. Даже родной матери.
– Ситуация изменилась? – Люба поняла, что зря ляпнула эту «чушь». И поняла, что это на самом деле «чушь». Ванюшка, тоже как будто что-то поняв, перешел от нее к маме и прижался к ней, словно ища защиты.
– Да, изменилась, – ответил полковник. – Так сказать, тяжелую артиллерию они подключили, черти.
– И что делать?
– Ну, на их «тяжелую артиллерию» и у нас найдется своя…
– Своя тяжелая артиллерия? – закончила Люба.
– Скорее ракетная установка, – усмехнулся он. – Надеюсь… А пока – максимальная осторожность. Мы и сюда-то заехали, сильно рискуя. Лично я был против. Но Алена ни в какую – надо с мамой попрощаться, и все тут.
– Попрощаться? Опять?
– Да, мама. Попрощаться, – вздохнула дочка. – Уезжаем мы.
– Куда?
– Теперь далеко. И надолго. В другую страну.
– В другую… страну…
– Да, в Таиланд.
– Почему туда?
– Денис уже давно там обустроился. Там много его друзей-покеристов постоянно живут. Тепло, недорого. Играют себе в интернете. Целый городок, многие с женами, детьми. Колония. К нему и едем.
Люба дальше не слушала – до нее дошло, что буквально через минуту-другую Алена снова уедет. И увезет Ванюшку. И все очень серьезно.
Она просто села и заплакала. Алена оглянулась на Соболевского – «и что делать?»
Тот развел руками – «я же говорил, что не надо заезжать». Ванюшка снова подошел к Любе, погладил по руке:
– У бабы вава? Бойно? Дай подую.
Люба улыбнулась, вытерла слезы:
– Да, Ванечка, у бабы вава, у бабы болит, – внук впервые в жизни назвал ее «бабой», и это Любу почему-то сразу успокоило.
И уже совершенно другим тоном она по-хозяйски предложила:
– Давайте я вас хоть чаем напою.
– Нет, мама, нам ехать надо… Только запомни, ты никому не должна говорить, что мы заезжали.
– Я… Я понимаю.
– Нет, мама, никому. Иначе…
Люба, прощаясь, обняла ее и Ваню:
– Ты даже ничего не рассказала, как жила, где…
– Да что рассказывать. Жила. Работала. Ваню растила. Вернее… Мы растили. Если бы не дядя Гена, не справилась бы…
Люба, по-прежнему прижимая их обоих к себе, повернулась к Соболевскому:
– Дядя