да молитвы разные, какие помнила, читала. «Отче наш» не счесть сколько раз сказывала. И вновь, на радостях за Валентиной побежала. Та акафист Угоднику знала, читать по-церковному умела. Глафира-то и с очками, уж почитай, лет пять как не видела толком, все будто перед глазами туманом застило.
Возвернулись обе скоренько. Отперли с Валентиной замок на двери… А в горнице Чудотворца как не было, так и нет. Пропал опять. Не дождался. Расстроилась Глафира на этот раз сильно, расслезилась и закручинилась, аж приступ астмы случился. Валентина утешала старушку, как могла. Валерьянку вместе пили. Чаем с ватрушками расстройство душевное закушали, поговорили про разные земные и небесные чудеса. Валентина обещала старушку с собой на автобусе в храм взять, на другое воскресенье. По слабости ног Глафира одна боялась далеко ездить.
В среду сын позвонил, Николай, из Петербурга. Опять фельдшерица за старушкой на край деревни сбегала, к телефону позвала. Опять Глафира попечалилась, что Угодник на минутку явился и пропал.
– Как пропал?! – удивился по телефону Николай во вторый раз.
– Да так и пропал, исчез, – ответила Глафира, – вошла, а он стоит, сиявый такой весь, красивай. Помолилась, за Валентиной побёгла, а он взял и ушел.
– Кто?! – закричал в трубку Николай.
– Никола Чудотворец, Божий Угодник, кто!
– Как ушел?! – возмутился Николай, который сын.
– Да так, взял и ушел… сквозь стенку, видать. Дверь на замок-то заперта была. Как явился, так и ушел, – посетовала Глафира. Валентина в медпункте рядом с Зинаидой стояла, обе головами качали от удивления. Не станет бабка так громко врать. Привиделся ей Святой, значит, ей-ей, привиделся. Чудо, стало быть, на деревне случилось. Радоваться надо. И не беда вовсе, что одна Глафира Божьего Угодника увидала, стало быть, достойнее всех того чудного явления оказалась. Перекрестились все трое, с молодой фельдшерицей вместе, когда в трубке телефона короткие гудки услышали. Оборвалась связь, ненадежная, сельская.
В воскресенье обе в храм ездили. Валентина и бабушка Глафира. Исповедались сельскому батюшке во грехах своих, причастились. Хорошо обеим на душе стало. Славно и покойно.
До вечера чай в избе у Глафиры пили, помалкивали, на стенку поглядывали, где Угодник хозяйке привиделся.
С закатом солнца Валентина домой засобиралась, да ни с того, ни с сего истово креститься стала, на ту самую стену, где явился Глафире Николай Угодник. Сама бабка-то слаба глазами была, но креститься следом начала.
Валентина широко осеняла себя крестными знамениями, кланялась и радовалась, что узрела на стене как бы тень Чудотворца. Этой самой тени и кланялась.
Так и ушла гостья, предовольная, вроде как явление Угодника тож увидала.
Бабушка Глафира осталась в полном неразумении, отчего Валентина так расчувствовалась, даж всплакнула на прощание.
На утро вторника сын Николай вновь из Петербурга прикатил, как дождь в ясный день, нагрянул. Мать-то