было по обычаю простым и сытным: отварная молодая говядина, рассыпчатый картофель, квашеная капуста прошлогоднего уже засола, парниковые огурцы и маленькие беломорские селедки. Запивали все старым яблочным квасом. За столом была тишина. Хватало чувств и взглядов. И если б мысли могли звучать, то над столом стоял бы сплошной серебряный перезвон.
– Только бабушки с дедом не хватает… и Мити, – неожиданно произнес Сергей и тут же смутился. Имя брата старались произносить как можно реже, чтобы не ранить мать. Все носили тоску по нему глубоко в сердце. И каждый надеялся, что увидится с ним еще в этой, земной жизни… И Василиса надеялась. Надеялась, но всегда помнила судьбу своей матери.
– Увидеть его хотя бы на минутку… Каким он стал? – Василиса вздохнула. Владимир Ярославич погладил ее руку, устало лежавшую на столешнице.
– Ну, с Ярославом мы сегодня увидимся. Летит уже. А вот Митю… – Иван Львович внимательно осмотрел всех своих родных, поднялся и принес кассету. Обычную кассету к видеомагнитофону. На яркой этикетке – «made in USA». Тут же была включена, наверное, приготовленная заранее, маленькая видеодвойка. Щелчок, и на весь экран – океан. И близко – два маленьких черноволосых близнеца, плещутся, смеются. Потом, испугавшись неожиданно высокой набежавшей волны, отбегают. Навстречу – чьи-то протянутые руки. Как спасенье… Смех, и, наконец, в кадре – Митины глаза. Он обнимает малышей, поддаваясь им в смешной борьбе. Но мальчики хотят утвердиться в победе и шлепаются мокрыми, испачканными в песке телами на широкую грудь Мити. Грудь отца. И вдруг за кадром чужой голос:
– Майкл, Майкл! – Митя оглядывается на камеру, смеется и машет кому-то рукой. И его английская речь… она безупречна, его понимают все сидящие за столом. Но это – чужая речь, чужой язык.
Темнота экрана настигла, как гранитная плита. Все растерянно смотрели друг на друга, потрясенные нечаянной встречей с далеким сыном и братом.
– Плохо одно… плохо – дети Митины на чужбине растут! – Ярый, полыхая глазами, сцепил пальцы рук. – Это слишком большая жертва. И мы не можем позволить её себе.
Он поднялся и прошелся по длинному половичку туда и обратно, и опять – туда и обратно. Внезапно остановился и рубанул воздух рукой:
– Дети должны расти в России! – Он не спрашивал, он просто рассуждал вслух. Все молчали.
– Нет.
Ярый обернулся на голос жены. Она встала со стула, высокая и красивая. И голос ее был единственный равный ему.
– Нет, – повторила она, – дети будут с отцом. И с матерью. Не смей их разлучать!
Она говорила тихо и как-то очень страшно. Как будто вкладывала в свои слова всю боль, что копила бесконечные годы разлуки с мужем, все годы своей женской тоски и жалости к дочери, к мужу, к себе.
– Долг! Я знаю, что такое долг. Но у мальчиков русские родители. Пусть они не знают об этом, но они растут в русской семье. И сердце их не обманешь. Это все равно – наши мальчики! – Она подошла к Ярому и положила ему руки на грудь. – Не разлучай, Ярый!
И