отрываясь от ежедневника, в который начал что-то строчить, как только устроился на толстом стволе упавшего дерева. Оно лежало, почти перегородив тропу, но на вопрос командира Никитин успокаивающе ответил:
– Без проблем – задом подъеду и сдвину навеской.
Подполковник, усаживаясь рядом с Оксаной, протянул ей бутылку с остатками воды и спросил уже вслух, опять обращаясь к трактористу:
– А скажи-ка, дорогой товарищ, с какой радости ты в чужой сарай заехал? И не было ли в этом сарайчике у бабы Оли погребка – с картошечкой там, морковкой, да лучком?
– Был, как не быть! Насчет картошки не скажу, а самогон точно был, самый лучший на деревне. Только бабка Оля его не продавала, – Анатолий горестно покачал головой, – только для своих, да на праздник угостить могла.
Он, в свою очередь, повернулся к Романову с вопросом:
– А вот объясни, друг профессор, отчего меня похмелиться не тянет? Я ведь третий день пил, не пересыхая… Как только пятьдесят восемь стукнуло, да стаж лесной, льготный для пенсии выработал, так директор велел ключи и документы на трактор на стол положить. А вот шиш ему! Я свою «Беларусь» до винтика разобрал и снова собрал. У меня кроме нее никого больше и не было. Отобрали бы – кому я нужен был? Так меня это задело, что сел пьяным за руль и гонял по деревне. Орал что-то – сам не помню. И как в сарай заехал, не помню. Очнулся когда девка та расфуфыренная.., ну, покойная, заорала. Трезвым очнулся и до сих пор не тянет. Непонятно.
– Ну, это-то как раз понятно, – пробормотал Романов, все так же строча авторучкой по листу; он повернулся к подполковнику и добавил уже громче, – а насчет картошечки с морковкой, да и самогончика тоже – вряд ли что найдется. Слишком высоко сидел наш гонщик. От всего погреба если только потолок захватил. А вообще очень замечательная конструкция у этого трактора, не находите, Александр Николаевич? Попал к нам целехоньким, даже железная штуковина сзади болтается…
– Не штуковина, а шелобешка, – обиделся за свой агрегат Никитин, – лесной культиватор КЛБ. Для ухода за посадками. Да им и в поле можно; если где стерню разбить – милое дело. За день на ящик беленькой можно накалымить.
– Вот я и говорю, замечательный агрегат, – продолжил профессор, – стерню разобьем, картошечку израильскую посадим; а там еще, наверное что-то было?
Он повернулся к израильтянке и та кивнула – было, и очень много, если только звери не пожрала да потоптали.
– А мясо само прибежит! – Холодов, единственный не присевший на ствол, показал рукой в сторону лесной тропы, которая пересекала их дорогу под острым углом. Эта тропа была поуже, метра четыре в ширину, поэтому непонятно было, как по ней мог перемещаться так быстро олень, выскочивший на перекресток и замерший шагах в двадцати от группы людей. Человеческих шагах; у самого зверя шаг был много длиннее. Был олень крупным, крупнее российского лося; но самыми замечательными