на поляну, обрамленную асфальтированной дорожкой. Мы неспешно брели по этой самой дорожке, чтобы добраться до грунтовки, уходящей в лес.
– А как тебя взяли поваром? – продолжила интересоваться я. – Ты ж историк, а не повар.
– А я еще когда на втором курсе был, в кулинарное училище поступил. Так, на всякий случай. И к еде поближе, – Ильдар захохотал. – Опять же, на практических занятиях перекусить бесплатно можно было.
Асфальт закончился, и мы оказались в лесу. В общаге поговаривали, что в этих зарослях «водится» маньяк. По слухам получалось, что маньяк безобидный: бродил по дорожкам как совершенно нормальный мужик, но с той лишь разницей, что на голове он носил шапку (их еще пидорками называют), натянутую до носа. В шапке имелись прорези для глаз. Этакий гроза лесов.
Говорили, что, повстречав жертв (чаще всего ими оказывались девчонки из университетской общаги, решившие подышать свежим воздухом и полюбоваться природными красотами), он не нападал, а просто стягивал с себя штаны и наслаждался произведенным эффектом. Та-та-та-тааам. Понятное дело, девчонки поднимали визг и неслись от него, не разбирая дороги.
Я вспомнила все эти истории и спросила у Ильдара, слышал ли он о лесном маньяке. Он остановился посреди дорожки, выждал с полминуты и произнес зловещим шепотом:
– А я и есть лесной маньяк!
И потянулся к брючному ремню.
А я нисколечко не испугалась. Ну, хотя бы потому, что если бы маньяком был Ильдар, в студенческом фольклоре непременно отразилось бы, что этот самый маньяк – двухметровый дядька. Такую явную примету не замаскируешь.
Наш хохот еще долго раздавался в соснах и елях. А потом Ильдар вдруг стал серьезным, и снова заговорил про Уфу: про то, что ему одиноко здесь, что он безумно хочет увидеть родителей и друзей, который ждут его в родном городе, что он девушку свою не целовал уже два года.
Девушку? Какую девушку?
Я негодовала. А как же я? Я уже увлеклась, уже представляла, как мы целуемся под сосной, уже почти начала считать его своим парнем.
Так нечестно.
Нечестно.
Негодование вдруг трансформировалось в безудержную удаль – типа, где наша не пропадала. Я решила поцеловать Ильдара. Вот прямо на дорожке остановиться и поцеловать. Я сказала себе, что какая-то там девушка, которую он не видел два года, мне не соперница. Я видела, что нравлюсь ему. Мы великолепная пара. Аминь.
Я замедлила шаг, потом и вовсе замерла, а затем медленно повернулась к Ильдару и взяла его за руку. Мы смотрели друг другу в глаза, мой спутник улыбался.
Женское зрение устроено потрясающе хитрым образом. Можно смотреть мужчине в глаза и замечать при этом, что справа с куста вспорхнула синица, что слева парит в воздухе желтый лист, что вдалеке по кромке обрыва гуляет ребенок.
Ребенок?
Один в лесу?
Я повернулась лицом к реке.
С такого расстояния было невозможно рассмотреть лицо. Однако я видела,