к выходу, пообещав прислать служанку ей в помощь.
– Скажите, что меня ждет дальше? – решилась Семерка на волновавший ее вопрос.
Генрих медленно обернулся к ней с приятной улыбкой.
– Думаю, много хорошего, мон шери, – произнес он. – Много хорошего.
– Но моя норма… Я узнала сегодня, сколько времени провела на перинах, и боюсь, что не смогу вернуть долг, отработать и отблагодарить вас. Похоже, я попала в кабалу…
– «Провела на перинах»… – казалось, Генрих удивился ее оценке событий, случившихся с ней. – Дорогая, ты была на грани жизни и смерти, твою боль постоянно снимали наркотиками, твоя спина была сплошным мясом, и пройдет еще много времени, прежде чем шрамы зарастут и затянутся. Разумеется, ты не можешь вернуть долг, но ты не по своей воли в него влезла.
– Вот как… Но я была не в праве рассчитывать на такое отношение, – пробормотала девушка.
– Твои права, равно как и всех живущих в этой местности, определяю я, и я подарил тебе такое право, – произнес Генрих серьезно. – Так же, как и наказал того, кто на это право посягнул.
– Что вы имеете в виду? – девушка замерла. Ей стало не по себе от только что услышанного.
– Тебя это не должно касаться, – проговорил мужчина с легкой прохладцей в голосе, пытаясь донести до нее мысль о ее месте во всей этой истории не смотря на особую симпатию к ней. – Но могу сказать, что виновный понес заслуженное наказание. С моей собственностью, как и с моими друзьями все обязаны обращаться бережно, о чем он забыл.
– Что с Махмудом? – напрямую спросила Семерка.
Не то, чтобы она испытывала к нему сочувствие или беспокоилась о его судьбе, но мысль, что перед ней стоит жестокий человек, безжалостно вершащий чужие судьбы, пугала довольно сильно. Очень хотелось услышать, что провинившийся мужчина, превысивший свои полномочия и давший излишнюю свободу своим эмоциям, наказан вполне адекватно проступку, и пребывает, к примеру, в заточении, откуда в скором времени должен выйти, чтобы вновь приступить к своим обязанностям. Воспоминания об утащенной с поля женщине она постаралась прогнать сразу же, как только они появились в голове.
Генрих ничего не ответил. Он замер, изучая ее лицо, потом его губы раздвинулись в улыбке, и вновь пожелав ей хорошего дня, он вышел из комнаты.
Тут же вошла Лариса, и направилась к ее кровати.
– Дорогая, я перестелю твою постель, – она помогла девушке встать на ноги и осторожно проводила к дивану. – А потом мы с тобой искупаемся, – произнесла она, будто разговаривала со своей маленькой дочкой. – В соседней комнате я наполнила ванную. Специальные травы укрепят твои силы и сделают бодрее.
Взяв за плечо и поддерживая за талию, Лариса вывела ее на застекленную террасу. Сквозь окно во всю стену можно было видеть дивный сад. Деревья качались на сильном ветру, солнечные лучи, перебиваемые ветками груш и яблонь, светили в окно и оставляли сияющие дорожки, тянущиеся через всю комнату и пронизывающие