террористический акт в Триполи.
– Какой катер? Никакого катера не было!
– Говори правду. Я передам тебя в контрразведку, и там из тебя по жилкам вытянут правду.
– Я говорю правду. Я Майкл Фарб, сотрудник Британского музея. Спросите у доктора Али Хамида.
Офицер кивнул солдату, и тот с размаху ударил Торобова по лицу. Торобов отпрянул, и страшный удар в живот заставил его согнуться, и он с валился на пол.
– Имя? – кричал офицер, а солдат бил Торобова ногами, в голову, по ребрам, в живот. Торобову казалось, все его нутро сотрясается, лопается, взрывается кровью и кровь готова хлынуть горлом. – Имя? Зачем подавал сигналы?
– Никаких сигналов! Спросите доктора Али!
Он слабел от ударов. Ребра хрустели. Глаза слепли. Живот страшно булькал. Теряя рассудок, ненавидя мучителей, он стал материться, по-русски, свирепо, истошно, желая укрыться в харкающем крике, оттолкнуть смерть, пробиться сквозь истязания к заветной цели, которая его сбережет.
– Сука б…ядская! X… недорезанный! Пи…дота рваная! – Он дергал за спиной скованными руками, старался прижать к животу колени. – Е…ало ссаное!
Удары прекратились. Он лежал, хлюпая кровью. Слышал, как тяжело дышит над ним солдат. Ждал новых ударов.
Офицер молчал. Потом по-русски сказал:
– Ты русский.
Торобов видел сквозь слезы близко от глаз солдатские бутсы. Молчание продолжалось. Бутсы исчезли.
– Ты русский, – повторил офицер, – Я был в Советском Союзе. Учился в Ростов. Агроном. Люблю русских. У меня была девушка Лена. Очень любил. Русский мне делал только хорошо. Спасибо. – Все это офицер произнес по-русски, а потом по-арабски, солдату: – Уведи.
С него сняли наручники. Он лежал на ржавом матрасе в сумрачной камере. Ощупывал ребра, живот, кости ног. Все болело. Но он не был убит. Его жизнь продолжалась. Цель, которой он должен достичь, продлевала его жизнь. Фарук Низар, которого он должен отыскать и убить, не давал ему умереть. Был его хранитель. Вел через все напасти к себе. Сберегал, чтобы быть убитым.
В камеру вошел солдат и велел встать. Его посадили в машину, ту, что доставила его на блокпост. В ней находились все те же двое – водитель с бородкой и охранник в кожаной курточке с кобурой. Машина вильнула между бетонными брусками и помчалась по трассе. Смеркалось, в стекло дула пыль. Они свернули с шоссе на грунт. Колыхались на выбоинах, а потом по днищу заскребли, зашуршали стебли сухой травы. Машина встала.
– Выходи!
Торобов вышел, переставляя больные ноги.
– Вперед!
Он медленно шел, цепляясь за колючки. Отрешенно думал, что сейчас грохнет выстрел, ударит в затылок и исчезнет черная степь, низкие серые тучи, из которых дул ветер, колол песчинками щеки. И он останется лежать в мертвой пустыне, на съедение шакалам.
Он старался в последние секунды жизни вспомнить что-нибудь драгоценное, последнее, неповторимое, с чем перенесется в иное бытие. И не мог.
Услышал, как заурчал мотор. Оглянулся. Машина развернулась и, краснея габаритами, укатила. И он