ему булькающая тишина. Потом молча накатили ещё по одной. Вытерев пальцем седеющие усы, по традиции Мечтатель снова обратился к коробке с архивом, где всегда хранились его Чистые Белые Листы. На этот раз, эхом отразившись от волшебных предгорий, бражка будто сама расплескалась по гранёным стаканам, мутновато-жёлтая, с нифелями.
– Дивная вещь! – крякнул Мечтатель; – не то что дядюшкины изыски! Так, посмотрим, что тут у нас… – Меч раскрыл свою дивную коробку, улыбнувшись уголком рта; – можно сказать, здесь покоятся вещие сны! Иногда я и сам не брезгую послушать полезных рекомендаций! Тяните, кто первый? – Мечтателя занимало, с какой нерешительностью близняшка Эм попробовал тянуть свой листок, словно это был экзаменационный билет.
– Мне, вот, непонятно, Меч! – задумчиво прочтя адресованное ему сообщение, Рисовальщик черенком кисточки почесал свой затылок под съехавшим на лоб беретом; – как это следует понимать: «ненаписанные картины хранятся в запасниках других стран?» Не спеша отвечать, Мечтатель медленно перевёл хитрый взгляд на Эмигранта, словно спрашивал его: – «А тебе что непонятно?» Все уже давно успели заметить, что сегодня Рисовальщик принёс с собой необычную картину, она заметно бросалась в глаза на фоне замылевшего глаз пёстрого коллекционного вернисажа, преимущественно представленного образцами так называемой «салонной живописи». Небольшая по формату, она была написана в строгой дихроматической гамме и изображала плачущую свечу, но вместо пламени у неё был нарисован женский глаз с накрашенными ресницами и стрелкой в верхнем уголке. С его слов, название картины пришло Рисовальщику во сне, когда он увидел себя в компании похожих на себя людей. Называлась картина тоже странно – «Агент Чёрно-Белый». После четвертого стакана для удобочитаемости коллективно её переименовали в «свечу венчальную», ту, что приносит счастье! Прошёл ещё один час, так как ходики на стене протренькали половину седьмого вечера. Время на Земле не вечно, оно переходит от одного умершего к другому. По-мечтательски это называется «чаем на посошок». На перекрёстке всех космических дорог их было четверо. У Музыканта, например, его дорога оказалась самой длинной. Теперь они все возвращались домой, каждый своей дорогой. Сидя в кресле, Меч неспешно чадил своей вонючей гаванской сигарой, со смаком прихлёбывая остывший чай из блюдца, в то время как Эмигрант, счастливый обладатель почерневшего от времени мельхиорового подстаканника, словно впервые разглядывал с любопытством металлические завитушки на семейном геральдическом знаке, давно изученные им с детства до мельчайших подробностей, и только Рисовальщик, задумчиво глядя в дождливое окно, что-то набрасывал на листке, неотступно следуя за поводырём, шедшим впереди него по тесным закоулкам абстрактного мышления. Новое слово, подаренное ему сегодня Мечтателем, было «трай». Ироничное, по сути оно являлось эквивалентом английскому слову «дерзай». Его, наверное, следовало бы адресовать заметно погрустневшему Эмигранту, но людские судьбы пишутся на звёздах, а слова на небе. Отставив