теплоты.
У Кирилла всплыла картинка. Телевизор. Вспыхивает голубой экран.
На экране солист в строгом черном костюме и зауженных к низу брюках, с тонкой стрелкой галстука. На расстоянии от микрофона. А не «ест» его, как сейчас. На подмостках в несколько рядов, раскачиваясь, символизируя видимо волны, поет краснознаменный хор. Или штатские, переодетые на время в военное. Но не важно: высокие фуражки, красные звезды в медальонах кокард. Золоченые погоны. Сияют натертые пуговицы. Солист незаметным движением руки поправляет чуб, упавший на лоб, и продолжает. А хористы, повернувшись друг к другу, по-дружески, по-военному улыбаются, и повторяют за солистом.
Испытать глубину погруженья,
Глубину твоей чистой любви
Кирилл сначала прыснул. Зажал рот ладонью. Но не удержался – и его сразил хохот. Ему открылся внутренний, тщательно замаскированный, смысл песни. Авторы разговаривали со страной, примкнувшей вечерами к экранам, на подсознательном уровне.
Это фаллос! Конечно же, – фаллос! Уставший фаллос. Уставший, но удовлетворенный проделанной работой выходит из глубокого погружения в вагину. И об их интимном характере отношений известно только им двоим.
Ей и ему. «Ну не пошляк ли я? " – всхлипывая от смеха, пытался остановить себя Кирилл. «Ну ладно, ладно, – конечно же, – подводнику и ждущей его подруге». А итогом песни проводилась мысль, о которой предпочиталось умалчивать в то еще не так далекое пуританское время, когда секса в стране не было, – что, все-таки, только секс и любовь, неразрывные в своем единстве, и составляют гармонию и счастье. Кирилл отметил мудрость авторов. Это его успокоило и привело в чувство. «А каково, а каков подтекст?!». Он поднял голову. Брюс Уиллис продолжал о своем. Вовка молчал.
Назад Кириллу захотелось без машины. «Пройтись лучше. На воздухе бражка быстро выветрится». Когда поднялся на холм – обернулся – там, далеко внизу, у машины возился Вовка, Брюса Уиллиса видно не было. «А странные они – так и не спросили у меня имя» – пожал плечами Кирилл, но тут же махнул рукой и зашагал к дому.
Внезапно его остановила страшная мысль: «А тетрадь?! – Забыл про тетрадь! Расслабился!». Кинулся ощупывать рюкзак, и когда нащупал твердые уголки обложки – облегченно вздохнул.
Ночью, подложив рюкзак под голову, долго не мог уснуть. Свистел ветер. Скрипел сук на дереве. Шумела, завывала печь. В сарае что-то ухало, падало. Задувало из всех щелей. «Погода меняется – и меня ждут большие перемены» – был он поэтически настроен, уже засыпая.
Утром вскипятил чаю. Наскоро поел и пошел на первую электричку. По дороге его снова охватила паника, он сбросил рюкзак, распустил шнур, раскрыл – «Нет, – всё на месте! Дергаюсь попусту. Спокойнее надо». Присел рядом и, не торопясь, стал затягивать рюкзак.
7
Добрался до своей Промышленной Кирилл поздним вечером.