каждом магазине, в каждом публичном месте. У него был большой рот с длинными зубами. Иногда специальные отряды Afwayne врывались в дома и забирали людей, пытали их, заставляя признаться в чем-то ужасном, а потом убивали. Всякий раз, когда с площади Трибунка доносился выстрел палача, дома все замирало.
Сиад Барре был назначен заместителем командующего сомалийской армии в 1960 году, когда страна получила независимость, а позднее, пройдя подготовку с советскими офицерами, стал последователем марксизма. Он был из Марехан, маленького субклана Дарод, и очень скромного происхождения. Многие обстоятельства переворота до сих пор неясны: отдавал ли Барре приказ уничтожить президента или просто захватил власть после его убийства? При Барре Сомали стала классическим «марионеточным государством» Советского Союза – однопартийным, с единым профсоюзом, женской организацией и пионерскими отрядами. Огромные средства тратились не на развитие страны, а на покупку вооружения. Тем не менее школы получали солидное финансирование: то ли ради того, чтобы обучить детей, то ли ради того, чтобы приучить их обожать правительство.
Пока мне не исполнилось шесть лет, каждый вечер все дети в доме становились на колени полукругом и просили Аллаха освободить нашего папу. Тогда это не имело для нас особого смысла – мама никогда толком не рассказывала нам о Боге, Он просто был. И больше всего ценил детские молитвы. Хотя я просила Господа так усердно, как только могла, это, казалось, не помогало. А когда я спрашивала маму, почему Аллах до сих пор не отпустил нашего папу, она только заставляла нас молиться еще упорнее.
Маме было разрешено навещать отца в тюрьме, но пойти туда с ней мог только Махад. Нам с Хавейей приходилось сидеть дома с бабушкой – мы были еще слишком маленькими, и к тому же девочками. Махад во всем был первым. Брат всегда возвращался оттуда очень сердитым, и мама брала с него слово, что он ничего нам не расскажет, потому что мы могли проболтаться, а тайная полиция – услышать это.
Однажды, выходя с мамой из тюрьмы, Махад набросился на огромный картонный портрет Afwayne, висевший над входом. Ему тогда было лет шесть. «Он кидал в него камнями и кричал, – рассказывала потом мама бабушке. – Слава Аллаху, что охранник оказался из нашего клана». По маминому голосу было слышно, что она восхищается боевым духом Махада. Но охранник мог обвинить ее в том, что она настраивает сына против правительства. Я понимала, что, если бы не Аллах и поддержка нашего клана, мы с Хавейей могли в тот вечер сидеть под деревом с бабушкой одни и просить Господа освободить не только папу, но и маму с братом.
Аллах был для меня загадкой. Одно из первых моих воспоминаний – мне тогда было года три – это странное действо, которое устроила бабушка. Она лежала, согнувшись на циновке у себя в комнате, уткнувшись носом в пол. Я подумала, что это такая игра, и стала скакать вокруг, корча рожи. Но она не замечала меня, продолжая сгибаться и разгибаться, бормоча что-то совершенно непонятное. Я растерялась. Когда бабушка закончила, она в ярости обернулась ко мне.
– Глупый