– тончайшая) грань, отличающая его от злоупотребления правом и даже прямого произвола правоприменителя в соответствующей сфере судопроизводства.
Позволим привести две цитаты из разных произведений Л. Н. Толстого, думается, очень рельефно выражающих психологическую сущность феномена усмотрения в уголовном судопроизводстве.
«…Теперь же, судебным следователем, Иван Ильич чувствовал, что все, все без исключения, самые важные, самодовольные люди – все у него в руках и что ему стоит только написать известные слова на бумаге с заголовком, и этого важного, самодовольного человека приведут к нему в качестве обвиняемого или свидетеля, и он будет, если он не захочет посадить его, стоять перед ним и отвечать на его вопросы. Иван Ильич никогда не злоупотреблял этой своей властью, напротив, старался смягчать выражения ее; но сознание этой власти и возможность смягчать ее составляли для него главный интерес и привлекательность его новой службы»
[46]
.
«– Стало быть, сенат [апелляционная и кассационная инстанции в терминологии современного уголовного процесса] исправит ошибку?
– Это смотря по тому, какие там в данный момент будут заседать богодулы.
– Какие богодулы?
– Богодулы из богадельни»
[47]
.
В уголовно-процессуальной литературе советского периода развития нашего общества необходимость изучения феномена усмотрения тщательно вуалировалась даже при рассмотрении очевидно и генетически связанных с ним проблем профессионального правосознания и внутреннего убеждения участников уголовного судопроизводства[48].
«Решение по каждому уголовному делу, – осторожно писал еще в 1984 г., например, Ю. М. Грошевой, принимается с учетом конкретных обстоятельств совершенного преступления и личности подсудимого, является выражением индивидуального правосознания судьи…»[49]
Но будем откровенны: разве это решение не есть, в сущности, усмотрение судьи, реализованное в самом его содержании?
Видимо, это обстоятельство имел в виду в свое время И. С. Ной, когда справедливо, на наш взгляд, утверждал, что «логически обосновать назначение конкретного наказания за конкретное преступление вообще невозможно»
[50]
.
По нашему мнению, это отношение к рассматриваемому феномену во многом обусловливалось идеологическим подходом к изучению проблем социалистического уголовного судопроизводства с, увы, a priori присущим ему методологическим ханжеством, когда понятие усмотрения полностью ассоциировалось с понятием недопустимого «свободомыслия» правоприменителя, по сути, между ними ставился знак равенства. Он же, названный подход, думаем мы, во многом основывался лишь на одном из словарных определений этого термина, под которым им обозначается на только установление, обнаружение, признание, понятие чего-либо, решение, но, действительно, и произвол[51].
Тем не менее согласно анализу, проведенному П. Г.