вечер младшего школьного товарища Вадика совпала с еще одним важным событием. Имеется в виду ужин, который устраивал его отец и на который с таким нетерпением ждал гостей.
В памяти вдруг возник образ отца, живого и полного сил, молодого, со сверкающими глазами, сдирающего с себя кухонный фартук, так как блюдо уже было приготовлено, а в дверь звонили гости.
Как было сказано: «Вдруг возник в памяти образ отца»? Нет, это не точно сказано, потому что образ отца никогда и не покидал Владимира Семеновича. Конечно, иногда он не думал о нем. Было ясно одно, и самое главное – он где-то неподалеку существует. Что же касается самого отца, то он не очень-то стремится общаться с родным сыном и вел себя так не по злому умыслу, а в силу характера. Точнее сказать, в силу своего душевного устройства. И хотя это внутреннее устройство порой заставляло его совершать по отношению к родному сыну немыслимые, даже какие-то дикие поступки, сын, в общем-то, не сильно на него обижался. В этом, наверное, и заключается любовь к родителям – не держать на них зла, а еще точнее – строго не судить.
С тех пор, как он покинул этот мир, оставив в душе Владимира Семеновича смятение, он постоянно существует в его памяти.
А тогда он еще был жив – здоров… Драматические события вечера, связанные с побегом Вадика из дома, никак отца Владимира Семеновича не задели, да он вряд ли бы ими заинтересовался. Он с нетерпение ждал своих гостей, для которых собственноручно испек в чуде бисквитный торт, облитый горячим шоколадом и украшенный поверху половинками грецких орехов. Торт остывал, распространяя по всей квартире и даже по лестничной клетке запах ванили.
Забегая вперед, скажем, что этот запах из детства Владимир Семенович как-то вдруг встретил в уютной эдинбургской гостинице, а потом неоднократно унюхивал в гостиницах в разных уголках мира, куда, как говорится, его заносила беспокойная судьба историка науки. И всякий раз в его памяти возникала картина их квартиры – темноватая, наполненная легким чадом кухня и возбужденный папа в фартуке и с блюдом в руках, на котором благоухал только что испеченный торт.
Вообще, отец любил готовить и при первой же возможности надевал кухонный фартук длиной чуть ли не до пола, зажигал все газовые конфорки, ставил на них кастрюли, сковородки, и кухня наполнялась клокотанием, шипением, ароматными парами, сизым дымком.
Гости задерживались. Отец скрылся на своей половине и затих.
Его «половина» квартиры, то есть две его смежные комнаты, находилась за двойной дверью с застекленными квадратами точно это не городская квартира, а какой-то дачный павильон. В первой комнате, где между двумя креслами стоял торшер с алым абажуром из вощеной бумаги на проволочном каркасе, можно было рассмотреть низенький журнальный стол, всегда заваленный книгами и журналами, и другой стол, который в особых случаях можно было раздвинуть и накрыть нарядной скатертью.
За этой комнатой располагалась