и разборы закончатся, мне тоже любопытно будет узнать об этом, – уже проходя мимо посторонившегося Иосифа, закончила она разговор.
Иосиф растерянно смотрел вслед герцогине. Стоял еще долго, ни о чем не думая. Просто стоял…
Мириам проснулась среди ночи от дурноты, выворачивающей ее наизнанку. Живот разрывало на части, во рту было сухо и горько. Она испугалась, резко откинула одеяло и вскочила с кровати, держась двумя руками за горло. Оглянувшись на спящего мужа, Мириам, стараясь не шуметь, побежала в уборную. Последние несколько дней ее тошнило. Мириам старалась поменьше кушать, тщательно скрывала от всех, даже от Иосифа, свое состояние.
«Неужели беременна? – со страхом и надеждой думала она. – Неужели беременна!» – пульсировала в голове мысль, заполняя ее всю и вытесняя все остальное. Мириам тщательно скрывала от всех свою беременность, старалась не попадаться на глаза Иосифу и слугам, прячась в самых укромных уголках своего большого дома. После того злополучного дня, когда «черные» люди свершили над ней страшный обряд, Мириам словно обезумела: она вздрагивала от каждого громкого звука, панически стала бояться темноты. Черный и ядовитый страх сдавливал ее сердце тесным, железным обручем.
«Я пошла против Бога! Я забеременею и рожу чудовище – такое, как одно из тех, что я видела там, в подземелье! Нет, нет, нет! Этого не может со мной случиться: Бог милостив – он поймет и простит. Ведь я не имею ничего общего с теми людьми: я просто хочу ребенка! Пусть только он будет, пусть только он будет нормальный – я замолю свой грех, я отдам всю себя только одному Богу!» – Мириам бросалась от отчаяния к надежде, не смея поделиться с кем-нибудь своим страхом.
Она едва успела распахнуть дверь в уборную, как ее вырвало прямо на пол. Мириам стало немного легче, но на смену дурноте пришла свинцовая слабость. Ноги дрожали, идти не было сил; она покачнулась ища опору, и опустилась на пол. Она сидела долго, собиралась с силами, тяжело и хрипло дышала, вытирая рукой пот, стекающий с лица на рубаху. Дом спал – совершенно равнодушный к ее страданиям. Мириам вдруг стало обидно и по-детски жалко себя. Соленые слезы, перемешиваясь с горьким потом, покатились по щекам. Она была одна во всем мире, наедине со своим страхом и болью. Мириам прислушалась к звукам спящего дома: «Хоть бы кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь пришел бы и пожалел меня, как когда-то в детстве, погладил и развеял все страхи», – с тоской подумала она.
Спустя еще несколько долгих минут Мириам оперлась руками о пол, медленно, по-стариковски, сантиметр за сантиметром, поднялась на ноги и, держась за стену, пошла обратно, в спальню.
Иосиф проснулся, почувствовав вдруг, что жены нет рядом. Он открыл глаза и увидев мелькнувшую в дверях ночную рубашку, тихо, «на цыпочках», пошел следом. Он видел, как рвало Мириам в уборной, как некрасиво раскорячившись, она извергала содержимое своего желудка, вытирая потрескавшиеся, распухшие губы ладонью; он видел, как липкий пот стекал по ее отекшему, серому, ставшему враз некрасивым лицу и… ему не было жалко.
Женщина,