Ильич и бродяга
Бродяга, покряхтывая, отделяется от бревна и прямиком направляется к окошку в подвале. Кажется, что он не сможет протиснуться в него. Тем не менее, по мере приближения к лазу, его движения точно наполняются молодостью, одно неуловимое движение, и вот он исчезает.
Проходит минута, другая. Только теперь во дворе появляется Ягнатьев. Судьбе не была угодна их встреча.
Мне кажется, все дело в том, что голова моего героя в это время была занята единственное, размышлениями о женщине. В частности его занимал вопрос, почему старые мастера изображали конную Орлеанскую Деву нагой.
Ему представлялось, что уж в таком случае она должна была бы гарцевать на единороге. Как минимум.
Только обнаружив разительные перемены в самом себе, человек заметил перемены в окружающем. А до того ему казалось: все как всегда. Ничего особенного не происходит. Осень, зима, лето, весна, снова осень…
Меняются одежды, появляются и исчезают зонты. Дождь то идет, то не идет. Снег, половодье. Снова снег. Все смешалось – цвета другие, люди другие. Совсем другие люди.
Вот, что значит – хорошенько присмотреться к себе. Вот, что значит – рассмотреть, наконец, себя в зеркале.
В зеркале.
Итак.
Явился новый, незнакомый человек новому незнакомому миру. Но.
Сам по себе изменившийся человек не догадывается, что мир тоже изменился сам по себе. И воображает, следите за моей мыслью, что перемены в нем каким-то фантастическим способом привели к переменам в окружающем его мире. Немедленно находит тому тысячу доказательств, обрушивает на себя сонм скороспелых обвинений, места себе не находит, наконец, приходит к заключению, что коль скоро он виноват во всем, он же сам должен все поправить.
И…
Становится демиургом! Становится демиургом!
Вот и вся история. Вот, казалось бы, и вся история. Но. Но. Вот об этом втором «но», собственно, и пойдет речь.
Энди Уорхолл
Энди (вы, разумеется, догадались, что речь идет об Энди Уорхолле) напялил на себя какую-то нелепую фланелевую ковбойку и бесформенные пегие штаны. Он совсем не рад моему визиту. Признаться, я и сам испытываю неловкость, и стремление как можно скорее бежать прочь. Он плохо выбрит, под глазами мешки. Всклокоченные, цвета топленого молока волосы ближе к корням рыжи как у коверного или Гамлета. Никогда не думал, что он склонен к полноте, но вот теперь вижу складки жира над перевязанным бечевкой поясом.
Гамлет. Точно.
Ужас, ужас, под его ногтями траур.
Приходит в голову, – Смерть любит нас растрепанными.
Энди перехватывает мой взгляд, – Это краска.
– Ничего общего с вашими полотнами, маэстро.
Он неожиданно улыбается. Улыбка мученика Себастьяна, – Да, да, конечно. Так и должно быть. Так и должно быть. Вы голодны?
Зачем я утвердительно киваю головой? Это происходит против моей воли.
В его движениях появляется суета, – Сейчас, сейчас. Будет яичница. К сожалению, ничего лучшего предложить не могу. – Что