преодолевая отчаянное сопротивление моих бастующих мускулов, я перекатился, дотянулся до «Грозы», которую уронил во время второй пси-атаки, и приподнялся, повернув голову в ту сторону, где лежал Точилин. Он так там и остался. Но уже не двигался. Широко раскрытые невидящие глаза смотрели в пространство, а под ним расплывалась большая лужа крови. То ли контролировавшая его сущность утратила интерес к сломанной марионетке, то ли тело Антона не выдержало многочисленных ран.
Бедняга… На моих глазах даже слезы выступили. Да, он ранил Григория и напал на меня, но это все же был не совсем Антон. Я не мог винить его в этом, не мог ненавидеть хотя бы потому, что помнил, сколько раз мы с Антоном Точилиным спасали друг другу жизнь. Да, сложилось так, что мне пришлось его убить, и за это мысленно я просил у своего друга прощения. Хорошо еще, что он был одинок, и мне не придется смотреть в убитые горем глаза его вдовы и детей… А вот у Григория семья есть, и его, надеюсь, спасти еще можно. Господи, сделай так, чтобы он еще жил! Никогда не был особо верующим, но в этот момент готов был им стать, если только…
Встать на ноги стало для меня поступком сродни подвигу. Мое тело матерным языком сильной боли доходчиво дало понять, что долго такое издевательство над собой терпеть не станет. Но либеральничать с ним я не собирался. Будет, будет еще время для отдыха и лечения, а сейчас на повестке дня Григорий. Прихватив по дороге из машины аптечку, я кое-как доковылял до своего лежащего навзничь товарища. Он тоже не двигался, и я, охваченный внезапным страхом, рухнул рядом с ним на колени, уже не обращая внимания на боль, и прижал ухо к его груди. Биение сердца улавливалось слабое, но стабильное. Охваченный невыразимым облегчением, я извлек из аптечки бинт и занялся перевязкой. Пуля попала в правую часть груди и застряла где-то внутри. Может, оно и хорошо – хоть крови меньше потерял. А значит, есть шанс довезти его до Периметра живым. К счастью, Ещенко не отличался особо крупным телосложением, и мне удалось, несмотря на собственное весьма плачевное состояние, перевязать его достаточно быстро и качественно. А вот чтобы перенести его и максимально удобно устроить на заднем сиденье внедорожника, мне пришлось сработать на пределе своих возможностей.
Уложив его и пристегнув для верности двумя ремнями, я обессиленно прислонился к машине, пытаясь унять бешеное сердцебиение и успокоить дыхание. Ноги дрожали от противной слабости, к горлу поднималась тошнота, и я невольно порадовался, что не ел уже больше восьми часов. Ну и голова, естественно, вела себя как чужая – тормозила с реакцией, плохо соображала и отчаянно болела.
Однако времени на собственную реанимацию у меня не было. Я сделал над собой очередное усилие, добрался до Точилина и мысленно попросил у него прощения, что оставляю его непохороненным – жизнь лежащего в машине Григория была важнее. Коротко поклонившись телу напарника, я собрал оружие (точилинское и свое) и только после этого наконец сел за руль и тронулся с места.
Честно говоря,